А.П. Сумароков
(1717–1777)
[26]
В старину бригадирский чин давал право ездить в шесть лошадей; штаб-офицер ездил четверкой, а обер-офицер парой.
Однажды, на большом обеде, Сумароков, бывший еще обер-офицером, в присутствии своего отца, имевшего чин бригадира, громко спросил общество:
– Что тяжелее – ум или глупость?
– Конечно глупость, – отвечали ему.
– Вот, вероятно, оттого моего батюшку и возят цугом в шесть лошадей, а меня парой.
* * *
В какой-то праздник Сумароков приехал с поздравлением к московскому губернатору Архарову и привез с собою несколько экземпляров только что отпечатанных своих стихов. Поздоровавшись с хозяином и гостями, Сумароков начал раздавать присутствующим по экземпляру и остановился в недоумении перед одним незнакомым ему господином. Архаров познакомил их, сказав, что это полицейский чиновник, друг его дома и очень хороший человек. Сумароков и ему любезно предложил свои стихи. Завязался общий разговор. Сумароков с кем-то заспорил о литературе; новый знакомец, полицейский чиновник, вздумал ему противоречить. Сумароков страшным образом озлился на бедного чиновника, вскочил со своего места, подбежал к нему и сказал:
– Прошу покорнейше отдать мне мои стихи: этот подарок не про вас; вместо него я пришлю вам завтра для праздника воз сена или куль муки.
* * *
На другой день после представления какой-то трагедии Сумарокова, к его матери приехала некая дама и начала расхваливать вчерашний спектакль. Сумароков, сидевший тут же, с довольным лицом обратился к даме и спросил:
– Позвольте узнать, сударыня, что же вам больше всего понравилось?
– Ах, батюшка, дивертисмент[27].
Сумароков вскочил в бешенстве и сказал матери:
– Охота вам пускать к себе таких дур! Подобным дурам только бы горох полоть, а не смотреть высокие произведения искусства!
С этими словами он убежал из комнаты.
В Москве, в дружеской беседе с молодыми беллетристами, граф Лев Николаевич начал как-то упрекать их в нежелании работать…
– Ничего вы не делаете, ничего не пишете, нигде не видно ваших работ… Изленились совсем, – говорил он.
Беллетристы сначала отмалчивались, а затем один из них прямо заявил:
– И пишем, Лев Николаевич, и работаем, да нас нигде не печатают – не берут…
– Как, не берут? – изумился граф, – ведь вы, А., несомненно талантливый человек, и вы, Б., и вы, В.
