– Боюсь опять выиграть; если выиграю во второй раз, то уж не возвращу вам выигрыша.
Когда близкие знакомые пеняли Жуковскому за его излишнюю деликатность с таким человеком, он отвечал, смеясь:
– Эх, господа, не браните его, – бедность и не до этого доводит.
* * *
Ежедневно с утра на лестнице, ведущей к квартире В.А. Жуковского, толпились нищие, бедные и просители всякого рода и звания. Он не умел никому отказывать, баловал своих просителей, не раз был обманут, но его щедрость и сердоболие никогда не истощались. Сумма раздаваемых пособий доходила в иной год до 18 000 ассигнациями и составляла более половины его доходов. Он говорил:
Я во дворце всем надоел своими просьбами, – и это понимаю, потому что и без меня много раздают великие князья, великие княгини и в особенности императрица. Одного князя Александра Николаевича Голицына я не боюсь просить: этот даже радуется, когда придешь просить; потому я в Царском Селе и таскаюсь к нему каждое утро.
* * *
К празднику Светлого Христова Воскресения лицам, находящимся на службе, обыкновенно раздавали чины, ленты, награды. Поэтому в это время обычно происходил оживленный обмен поздравлениями. Кто-то из подобных поздравителей раз пришел к Жуковскому во дворец и говорит ему:
– Нельзя ли поздравить и ваше превосходительство?
– Как же, – отвечал поэт, – очень даже можно. А с чем именно, позвольте спросить?
– Да с днем святой Пасхи.
* * *
Умирая, Жуковский позвал свою дочь и сказал: «Поди, скажи матери: я теперь нахожусь в ковчеге и высылаю первого голубя – это моя вера, а другой голубь мой – это терпение».
Когда Карамзин был назначен историографом, он отправился к кому-то с визитом и сказал слуге:
– Если меня не примут, то запиши меня.
Когда слуга возвратился и сказал, что хозяина дома нет, Карамзин спросил его:
– А записал ли ты меня?
– Записал.
– Что же ты записал?
– Карамзин, граф истории.
* * *
Успех Карамзина на литературном поприще приобрел ему много завистников и врагов, злоба которых выражалась в довольно-таки тупых эпиграммах. Кто-то, например, сочинил, после появления статьи «Мои безделки», следующую эпиграмму.
Собрав свои творенья мелки,
Француз из русских написал
«Мои безделки».
А уж, прочтя, сказал:
Немного лживо,
Лишь надпись справедлива.
Так как эта эпиграмма приписывалась Шатрову, то Дмитриев, друг Карамзина, ответил:
Коль разум чтить должны мы в образе Шатрова —
Нас Боже упаси от разума такого.
