Андрианов надел тапочки, вышел в коридор. Вернувшись, он сообщил, что в первой комнате трое дрыхнут, как сурки.
Степа занялся арифметикой;
- Наши киношники спят. Значит, в моей комнате нет только Петьки. А у вас не хватает Юры и Широкова.
Степа загнул три пальца и, довольный собой, посмотрел на товарищей большими блестящими глазами.
- Так им еще рано возвращаться. Всего лишь двенадцать, - сказал Агай и задумался.
Все помолчали минуту. Вспомнилась Москва. По московскому сейчас восемь часов. Детское время. Там под часами ждут девушек, идут в кино, начинаются вечера в клубах. Улицы залиты светом. А в парках...
И, как по команде, все посмотрели в окно. Один лишь Степа шмыгнул носом, перевел взгляд на стену и стал разглядывать "Святую Инесу".
В этих случаях говорят: стояла тишина. Весьма возможно, что она стояла, сидела, лежала, заползала в углы, выходила из домиков. Скорее всего, тишина спала.
Кроме того, собрали всю тьму, все ночи, черные, как чернила, хоть глаз выколи, ночи, как в мешке, как в колодце, - и накрыли всем этим поселок.
Казалось, все вокруг затихло, все вокруг спит. И только в одной комнате, далеко от города и очень, очень далеко от Москвы, не спят четыре человека, да еще через два квартала растерянные девочки сидят на чемоданах и ждут налета.
- Самое обидное, ребята, - прервал молчание Толя Агай, - что мы ничего не знаем. Ни черта не знаем. Шалина только сегодня узнали... Эх, хоть бы на всякий случай двустволку иметь.
- Да что Шалин, - заговорил Удальцев, - Шалин храпит у себя на городской квартире. Что ему? А мы здесь одни. Ни милиции, никого. Ограбят, убьют, никто не помешает, а начальству что? Его не касается. Никому нет до нас дела. Ей-богу, если нападут сегодня на девчонок, я завтра сматываю манатки - и в Москву. Законно!
- Коль, дай папироску! - перебил его Андрианов.
Удальцев замолчал, хотел что-то сказать, потом вздохнул и полез в тумбочку.
Закурили. Андрианов скинул тапочки, разлегся на кровати и показал рукой на Степу.
Степа разглядывал репродукцию "Инесы".
Но по наступившему молчанию почувствовал, что на него смотрят. Степа скривил рот и длинно выругался.
В переводе на литературный язык это означало, что картины - чепуха, рисовать - дело плевое, никому это не нужно, а попробовали бы художники потаскать бревна.
Вовка и Толик засмеялись. Степу они уже раскусили.
Но Колька, не обратив внимания на эту сцену, продолжал:
- Помните, нам рассказывали, убили здесь двоих. То же с нами могут сделать. Нет, раз такое дело - уеду! Пускай других поищут!
