— Дай сюда, Линда, — сказал он.
Метнув полный ненависти взгляд в сторону Элейн, она подошла к столу.
— Спасибо.
Мистер Рассел, не читая, разорвал записку на мелкие клочки.
— Теперь можешь пойти и выбросить это в корзинку, — сказал он Линде. — Я ждал от тебя лучшего поведения. Ты меня разочаровываешь.
Эндрю усердно решал задачи, но, после того как решил четыре, понял, что больше не может.
«Надо поберечь свой череп, — подумал он. — Еще немного математики, и череп мой лопнет, так что и не починишь!»
Он взял листочек бумажки и написал на нем: «Давай спорить, что ты не разберешься в «Космических демонах». Он передал записку Бену. Бен поднял большой палец, что означало «согласен», и нависал на обороте записки: «Один доллар». Эндрю покачал головой и показал ему два пальца. Бен улыбнулся и кивнул — «хорошо» и снова занялся задачами.
«Кажется, ему всерьез нравится математика», — подумал Эндрю. Казалось, Бен решает с удовольствием, его черепу вроде бы ничего не грозило, и он не нуждался в том, чтобы для отдыха вертеть головой, писать записочки или исподтишка лягать сидящего впереди.
— Ты уже решил. Эндрю? — прервал его мысли голос учителя.
— Я решил четыре, — сказал Эндрю, одаряя его покоряющей улыбкой, скорее по привычке. На мистера Рассела его улыбки не действовали.
— Ты можешь, больше. К этому времени ты должен бы решить все. Что ты замечтался, давай работай.
Через несколько минут Бен поднял руку:
— Я все решил, мистер Рассел.
— Молодец.
То, как учитель это сказал, вызвало у Эндрю досаду. Бен что-то уж чересчур начинал успевать в математике, а мистер Рассел как-то уж чересчур это одобрял. Эндрю не привык, чтобы кто-нибудь относился к Бену лучше, чем к нему, обычно все бывало наоборот.
Эндрю вздохнул и обратился к учебнику.
Когда Элейн после уроков вышла из класса, она тут же увидела отца на противоположном конце овальной лужайки. Его рыжие волосы мерцали в тусклом свете заходящего солнца, и он изо всех сил жестикулировал, беседуя с одной из мамаш. Элейн продвигалась в его сторону с некоторой осторожностью и остановилась на почтительном расстоянии. Случалось, что он подбрасывал ее вверх, как маленькую, или сажал себе на плечи, и это было нормально, даже, может быть, и здорово, если только никто этого не видел, а при ком-то было стыдно.
«Милая мамочка, — стала она сочинять очередное письмо. — ты его не переносила или меня?»
Карие глаза Дэвида сверкали, пока он произносил:
