Большая лягушка прыгнула с бережка, пустив по воде крути, которые быстро разбегались и исчезали. Как раз на том месте, где скрылась последняя морщинка, Отто днем видел отражение, породившее в нем столь удивительные чувства. Воображение взяло на себя смелость немножко прояснить эту весьма смутную картину. И вскоре она словно ожила. Парня бросило в жар, и он прошептал с решимостью, почти с вызовом:
— Я женюсь на ней. Она ничего. И работница хорошая.
Две недели спустя, когда июль уступил место зрелому августу, парень решил осуществить свое намерение. Он еще утром закинул удочку, деликатно спросив у Элмы:
— Что ты скажешь, если я вечером зайду посмотреть твою каморку?
Девушка ответила без лишних церемоний:
— Приходи, кто тебе не велит.
И вот он сидел в ее комнате, маленькой клетушке на чердаке, и отчаянно пытался завязать разговор. Но каждое слово, с таким трудом вырывавшееся из его хэмеляйских губ, казалось ужасно унылым, будничным и стертым. И за каждым сказанным словом повисала угрюмая пауза. И, лишь бы только заполнить эти мучительные паузы, он говорил:
— Ты, верно, все еще сердишься на меня?
— Сержусь? Я?
— Ну да, ты.
— Еще чего. За что же мне сердиться?
— Да за то, что я тогда у воды…
Она рассмеялась добродушно и светло. Она смеялась губами, глазами, туго налитой грудью — всем своим существом.
— Ты все еще об этом расстраиваешься? А я уже давно забыла.
— Меня это просто подавило, — признался он чистосердечно.
— Ах, бедный Отто, какое же у тебя чувствительное сердце!
— Видишь ли, я ведь вовсе не хотел тебя обидеть.
— Ну, конечно. Ты же сказал правду. Что видел, то и говорил. А я могу тебе признаться, раз уж на то пошло, что у меня и сейчас ничего нет…
Трудно сказать с уверенностью, сделала ли она это столь смелое признание с каким-то определенным умыслом или то была просто честная и искренняя откровенность между товарищами по работе. Проще догадаться, пожалуй, как он это воспринял. Во всяком случае, поздним вечером того же дня он уже настолько осмелел и разошелся, что шепнул ей на ухо:
— Элма, я женюсь на тебе… Ты мне нравишься…
Так начиналась их тридцатилетняя война. Немного романтики лунных ночей, объятий и поцелуев, а затем — мечты:
— Вот если бы когда-нибудь сколотить деньжат да и отважиться купить собственное огородное хозяйство!.. — повторял он всякий раз со вздохом. Это стало его постоянной присказкой. С этим восклицанием он начинал и заканчивал рабочий день. Это же было его всегда готовым ответом на многие вопросы и предложения Элмы: «Вот если бы сколотить…»
