Через несколько дней после того Никита Тихонович настиг ее в одну из таких прогулок по саду и пошел с ней рядом.
– Машенька, – начал он, – ты все удаляешься меня, а давно ли говорила, что любишь меня.
– Люблю, Никита, – вяло ответила она, уносясь мыслью к своим грезам.
Он улыбнулся.
– Не так будто бы говорят те, что любят.
– А как? – машинально спросила она.
– Не знаю, а только чует сердце мое, что не так. Вот я, правда, люблю тебя и принес тебе радостную новость, отрадную весть.
Сердце тревожно, но вместе с тем радостно забилось у Марьи Даниловны.
– Что такое? – спросила она, задыхаясь.
– Уговорил наконец, – коротко ответил Никита Тихонович.
– Уговорил? Когда? Кого уговорил? В чем уговорил?
– Наталью Глебовну. Больших трудов это стоило мне, и много слез пролила она.
– Да к чему уговорил-то?
– Уйти в обитель.
Сердце Марьи Даниловны упало.
– Ей было больше всего жаль расстаться с ребенком. Ну вот, скоро, скоро, люба моя, будешь ты моей пред людьми и перед Богом. И станем мы здесь жить и поживать, детей наживать и скоротаем чинно и мирно наши дни в нашей усадьбе. Но ты будто не рада, голубка моя? Лицо твое печально, как прежде, и улыбка не сходит на уста.
– Никита Тихонович, – проговорила Мария Даниловна, стараясь задушить злобу, подымавшуюся в ее груди, – я рада, очень рада, только прошу тебя, повремени. Повремени малость…
– Повременить? – удивленно воскликнул он. – А зачем бы это?
– Куда нам торопиться? Наталья Глебовна может ведь еще и раздумать!.. – не зная, что сказать, чтобы смягчить свое неосторожное слово, проговорила она.
Они повернули обратно и пошли по направлению к усадьбе.
– Вот этого-то я и боюсь.
К ним навстречу шла Наталья Глебовна, с печально опущенною головой, с заплаканными глазами и с ребенком на руках. Она подошла к ним.
– Тебе сказал Никита Тихонович о моем решении? – спросила она у Марьи Даниловны.
– Сказывал.
– Возьми же дитятю. Отнимают тебя от меня, крошка моя золотая! – и она страстно и порывисто поцеловала ребенка. – Возьми его, возьми, не нянчить уж мне его более.
Но Марья Даниловна отстранила рукой от себя ребенка.
– Отдайте мамке… – сухо проговорила она.
Стрешнев и Наталья Глебовна изумленно на нее посмотрели.
– Ты разве не хочешь поцеловать его? – спросила Наталья Глебовна.
– Не хочу.
– Почто же?
– Ах, оставь меня! – с досадой вскрикнула Марья Даниловна. – Я ненавижу детей…
Это было до того неожиданно и так дико прозвучало в ушах любвеобильной Натальи Глебовны, что она чуть не выпустила ребенка из рук.
