Артур медленно поднялся с кресла, осторожно ступая, подошел к окну и уставился на улицу. Порывы ветра поднимали тучи снега, отчего свет становился неровным, колеблющимся, но, однако, было довольно светло. Вокруг головы Артура клубился густой сигарный дым.
Пола вопросительно посмотрела на меня.
– Да, я понимаю, что вы имеете в виду, – промолвил наконец Артур. – Но при чем тут эти документы? Вы утверждаете, будто именно из-за них Сирил просил Джона приехать домой? Странно, я бы даже сказал, очень, очень странно.
– Сирил рассмеялся, когда я сообщила ему о них, а потом сказал, что это очень забавно: жизнь сконструирована до мелочей, деталь за деталью. Он просил никому об этом не говорить, ни одной живой душе, и добавил, что свяжется с Джоном и сам прилетит сюда на этой неделе, чтобы поговорить со мной лично, а не по телефону. – Она слабо улыбнулась. – Он казался таким счастливым, что мы снова увидимся… Много месяцев мы общались только по телефону.
Бреннер обернулся, выжидательно глядя на нее.
– Он звонил мне каждую неделю, – пояснила Пола, – отовсюду: из Каира, Мюнхена, Глазго, Лондона. А последний звонок был из Буэнос-Айреса.
Артур хлопнул ладонью по спинке кресла.
– Никак не пойму, какого черта ему понадобилось ехать сюда с другого конца света, вызывать Джона из Кембриджа – тоже не ближний конец – ради найденной вами связки каких-то старых нацистских бумаг Остина? Никому теперь нет никакого дела до нацистов, между прочим. – Он чихнул, держа наготове бумажную салфетку. – А эта его торжественно-высокопарная телеграмма: «Семейному древу нужен уход…» Какого дьявола он хотел этим сказать? Потом он тайно приезжает домой, поднимается наверх, выпивает коньяк и умирает. Ей-богу, будь он сейчас здесь, я выдал бы ему по первое число. К чему вся эта таинственность?!
– Дело в том, – заметил я, – что мы не знаем, зачем он решил приехать и зачем вызвал меня. Нам известны лишь кое-какие факты, но неизвестно главное: зачем.
Упираясь руками в подлокотники, Артур медленно опустился в кресло. Если не считать моментов, когда его мучили приступы подагры, Артур Бреннер вовсе не казался стариком.
– Вам известно не хуже меня, Артур, что Сирил Купер никогда не был взбалмошным. И если он хотел, чтобы я приехал, значит, у него были на то веские основания. Весь вопрос в том, что мы не знаем, какие именно.
Пола поглядела на меня, потом на Бреннера, провела рукой по большой английской булавке на юбке и сказала:
