а не жалкий Ной,
[2] не умевший рисовать и потому послушный воле своего Бога.
Что вы смотрите на меня так удивленно? Разве вы еще не знаете, что робеют перед природой только те, кому неведомо искусство рисунка? Их слабость рождается из страха осквернить, изуродовать святыню.
В.: Значит, мы, богохульники, занимаемся нечестивым делом?
С.: Да, ведь рисовать ты не умеешь.
Мой плащ так намок, что стал тяжелым, как свинец.
С.: Но огонь растопляет свинец.
А.: И тогда становится сухо.
Я мечтал о большом костре, чтобы хоть немного согреться и посушить вещи. Я думал о том, что бы сказал мой осел, послушайся я хозяина постоялого двора в Орлеане и останься там ночевать среди крестьян с узловатыми ступнями. Я гнил бы там с завсегдатаями, которые в дождь заполняют таверны и, не зная чем заняться, набивают желудки прогорклым салом, а потом спят с грязными и толстыми женщинами. Вы не знаете, как пропитывает все вонь совокуплений и какая она стойкая, особенно в сырую погоду.
Так мы хотя бы не тухнем, говорил я ослу, мы хорошо вымыты и от нас не воняет: ты пахнешь сеном и чистым стойлом, я — свежей, гладкой и чистой плотью, которую питает молодая пульсирующая кровь.
В.: Учитель, ваша плоть не изменилась.
С.: Я даже задаюсь вопросом, не цвета ли она молока?
Льстецы. Я говорил ослу, что если дорога кажется бесконечной, то, значит, она действительно длинная, что ты создан, мой ослик, чтобы идти, а я — чтобы сидеть у тебя на спине, и поэтому ее форма так подходит для того, чтобы ехать верхом.
А.: Думаю, спины львов и тигров столь же удобны. Они тоже ездовые животные?
В.: Нет, они слишком малы ростом для этого.
Осел, если бы у тебя в голове было нечто большее, чем обычная сообразительность животного, ты мог бы, пока идешь, закрывать глаза и представлять горящий очаг и рассказывать самому себе разные веселые истории. Хотя с тех пор как решил стать взрослым, я, по правде говоря, тоже их себе не рассказываю.
Все фабулы историй, которые людям нравится друг другу рассказывать, придумали в древности. Вы меня слушаете?
Когда ты ловишь что-то руками в глубоком колодце памяти, то на самом деле просто начинаешь фантазировать. А воображение может без конца играть сюжетами, и они становятся от этого все приятнее и увлекательнее. Но для чего? Для глупого и пустого удовольствия присочинить и приврать?
С.: Но именно для этого и нужны истории.
Это бессмысленно и бесполезно, потому что ни на йоту не увеличивает знания.
