Коньяки, настойки, вина сухие и крепленые.
Водка…
– Ну, за прогресс!
Он, не садясь, разлил по рюмкам нечто благоухающее, хихикнул — и меня пробила мелкая противная дрожь. Смеющийся Маэстро — это бывает, в этом ничего страшного нет. Но хихикающий Маэстро — это уже из области ночных кошмаров.
Благоухающее, однако, пошло хорошо.
– Закусывай, закусывай. Салатик очень рекомендую… — Маэстро становился все веселее, как тогда, в Кашаде. — Еще? За тех, кто не с нами… — Его уже несло. — Вот, грибочки попробуй; сам солил, без автоматики. Не хочешь? — И вдруг жутковатая улыбочка радушного вампира исчезла без следа; скулы отвердели и в голосе отчетливо скрежетнули генеральские нотки. — Сыт, стало быть? Хорошо. К делу.
Он указал на невысокий диванчик, стоящий как раз напротив стенного визора.
– Садись и смотри. Вопросы потом. От винта! — негромко скомандовал шеф визору, и темный экран вспыхнул.
Лицом к объективу — осанистый мужчина лет шестидесяти, в смокинге, при галстуке и помятой орхидее в петлице. Фон — неоштукатуренная кирпично-красная стена, тронутая пятнами плесени. Освещение тусклое, неживое: либо окна плотно зашторены, либо, еще вероятнее, их нет вовсе, но лицо сидящего высвечивает сильная лампа, направленная, правда, не в упор.
– Узнаешь? — хмыкает Маэстро.
Отделываюсь невнятным междометием.
Склерозом, слава богу, не страдаю. Передо мной — Хомяк. Он же — его превосходительство господин генеральный администратор Департамента, доставшийся нам по наследству от прежнего менеджмента, исключительный мудак по жизни, хотя и грех так говорить о мертвых. Тем паче о трагически погибших. Чуть больше месяца назад, аккурат перед моим уходом в отпуск, бедняга не справился с управлением при посадке; аэроджип винтом вошел в площадку для гольфа, и от господина главного администратора, как мне шепнули на ушко, не осталось материала на реставрацию; так что в последний путь мы провожали кучку добротно обгоревших костей в наглухо запертом палисандровом гробу с бронзовыми ручками и мозаичным портретом усопшего на крышке. Помнится, Маэстро сказал тогда, утирая скупую мужскую слезу, что злой рок лишил его, главу Департамента, правой руки, и он не солгал, ибо при всей своей невероятной скользкости покойник был редкостным спецом и, надо признать, тянул на себе весь воз текущих конторских дел.
Там, на экране, будущий труп выглядит вполне авантажно: аккуратная, несколько старомодная прическа, холеная, досиня выбритая физиономия сорвавшего банк бурундука… вот только вместо обычной полуулыбки — кривой полуоскал, и блеклые, всегда прищуренные глазки по-совиному круглы.
