«Начальница», не поднимая головы, вдруг спросила:
— Тимош, ты ничего не ответил мне относительно завода. Неужели тебе нечего сказать? Неужели ничего там не происходит, не изменяется, не улучшается?
— Понимаете, мосье Руденко, нашу начальницу интересует положение промышленного пролетариата и общие социальные условия.
— Перестань паясничать. Меня интересует, может ли он занять место на заводе, стать человеком.
— А по-моему, на заводе все люди, — нахмурился Тимош, — это некоторые нас за людей не считают. Так им и водиться с нами нечего.
Так и расстались в тот вечер, не придя ни к какому решению.
В понедельник утром Руденко снова вызвали в контору.
Представ перед человеком за канцелярским столом, смотря прямо в сверкающие стекла пенсне, Тимош, не дожидаясь расспросов, сразу отрезал:
— В кладовую я не пойду.
— Не пойдешь? — блеснули стекла.
— Не пойду. Мы люди рабочие, нам от станков уходить нечего.
Стекла еще пуще засверкали, забегали из стороны в сторону и, наконец, остановились на помощнике.
— Объясни ему, Рубленый.
— Тебя в контору хотят взять, дурень, а не в кладовую. В главную контору. Сам хозяин про тебя беспокоится.
— Не пойду я в контору. Не имеете права. Никуда я из цеха не пойду.
— Не имеем права? — подскочил к нему помощник, — да ты в своем ли уме, парень, что говоришь!
— Оставь его, Рубленый. Видишь, юноша от счастья ошалел. Пусть по двору с метлой прогуляется, одумается. Ступай, надо будет — позовем.
Вернулся в цех Тимош озабоченный. На душе неладно: словно ударили крепко, а ответить не смог. А тут еще каждый допытывается.
— Второй раз в контору вызывают. Это что ж такое, ребята!
— А вы в конторе и спрашивайте. Чего ко мне пристали?
Дома Тимош о новом вызове ничего не сказал, в обычном вечернем разговоре участия не принимал:
— Мама, сегодня я пораньше лягу, голова разболелась. Чуть на подушку, — забылся. Потом словно кто окликнул:
«Не могу я думать о всех рабочих. У тебя, тебя самого есть надежда!.. Господи, да я не о том, Тимош, — хватит тебе заработка, чтобы прокормить семью? Можешь ты стать человеком на заводе?»
Насилу дождался утра, насилу дотянул до воскресенья.
— А, наш равноправный товарищ! — приветствовала его Зина. — Начальница уже ждет нас.
Она следом за подругой появилась в дверях, по-прежнему беззаботная и легкая, от давнишней тревоги не осталось и следа.
— Тимош, дорогой мой, ну, что у тебя на заводе? — она произнесла это «у тебя на заводе» так, словно речь шла о собственном заводе Тимоша, словно всё, что происходило там, совершалось по его или ее воле для общего их счастья.
