Слушая звон детского голоса, Вощин смущенно говорит Данилову:
— Умное дите.
Попетляв на Салаирских горных отрогах, поезд миновал маленькую станцию Артышта. Назад, в ясный предвечерний зной, все быстрее катились зеленые холмы. В открытые окна врывался тугой чистый ветер. Изредка сквозь железную скороговорку колес слышались короткие певучие сигналы электровозов, С грохотом обвала проносились мимо встречные поезда.
— Уголек… — коротко бросал Вощин и с довольным видом поглаживал колено, словно сам добывал этот уголек. — А это металл, с Кузнецкого. И алюминий теперь там делают, и машины, и эти… как их, ферросплавы. Кузбасс!
Светлые тени скользят по лицам солдат, на губах улыбки то появляются, то исчезают, а глаза сосредоточенно-строги.
Каким недосягаемо далеким казался родной край, когда вянваре 1943 года Вощин мерз трое суток на безыменном снежном увале, в 90 километрах от Орла, когда, не замечая ни обжигающего мороза, ни частых минометных ударов, он ожесточенно долбил каменно-твердую землю, чтобы было за что зацепиться. Далеко был Кузбасс, а ведь даже в самые страшные минуты не покидала надежда снова увидеть эту суровую землю с ее скуповатой, но такой близкой сердцу красотой. Распустив чистые легкие паруса, летит над дальними холмами белое облако. Белые домики, выравниваясь по решетчатым оградкам, поднимаются в гору, ближе к солнцу.
— Новый поселок, до войны не было, — замечает Моисеев и начинает торопливо собираться. — Мне пора, — говорит он, взволнованно покашливая. — Понимаете, как-то вдруг; ехал, ехал, — ждал, ждал, целых пять лет ждал!
На перроне прокопьевского вокзала задушевно простились с этим солдатом. Поезд тронулся дальше. Смеркалось. Народу в вагоне становилось все меньше. В соседнем купе капризничал Валерий и все спрашивал: — А он не уйдет? А он даст поиграть на гармошке? Данилов стоял у окна, медленно приглаживая волосы. Летела мимо смуглая вечерняя земля, взмывали и падали телеграфные провода, ворчали колеса под вагоном: скоро… скоро…
Когда они поднялись на-гора через запасный ходок, с чистого неба падали последние дождевые капли. Упираясь в далекие горы двумя косыми столбами ливня, на восток уходило седое облако в розовой шапке.
Закурив, Дробот оглянулся на Рогова.
— Чувствуешь, инженер, как землица кузнецкая пахнет? Умыло матушку.
С горы виден весь рудник — прямые зеленые улицы, многоэтажные белые дома, квадраты усадеб, вогнутая желтоватая ладонь стадиона и, у двух-трех километрах друг от друга, конусы черных породных отвалов. Отвалы тлеют, над ними стелются сизоватые дымки.
