Мотя опомнилась, испугалась, точно впервые заметила Глеба.
— Ой, что же это такое?.. Ведь это же ты — Глеб Иванович… Савчук пьяно захохотал.
— Это же — не баба, Глеб, а жаба. Ежели ты — мой друг, застрели ее из своего пулемета… — И вдруг застонал в отчаянии: — Нет у меня жизни, Глеб, а она жизнь свою спрятала в мешок… Ограбили нас, Глеб!..
Мотя встала и измученно прислонилась к стене.
— Ведь у меня были дети, и я была богатая мать… Где они, Глеб Иванович?.. Зачем я такая живу?..
Она смотрела на Глеба мутными от слез глазами. И дрожащими, руками одергивала юбку на коленях и теребила кофту на груди.
Да, не та стала Мотя. Когда-то была ласковая, приветливая, ясная. Помнил ее Глеб в крикливом выводке ребятишек, нежной хлопотухой, воркотуньей-наседкой.
Савчук сел на табуретку и ударил кулаком по столу.
— Дожили, брат, доехали, Глеб!.. Страшно мне, братуха: не смерти боюсь, смерти мне нет. Морока мне страшно и дикого места. Вот он — гляди… Не завод, а сорная яма, козье гнездо… Нет его… А ежели нет его — где же я, Глеб?..
Мотя смотрела на него застывшими глазами. И вдруг конфузливо улыбнулась.
— Оденься, буйвол… Возьми вон рубаху… Ведь босяк босяком.
Глеб засмеялся.
— Чудаки вы, ребята!
— Мотька, жинка!
Савчук подошел к ней, поднял ее, как девочку, и поднес к Глебу.
— Вот тебе моя Мотька… целуйтесь, идоловы души!..
Из-за горы бездымные верхушки труб прозрачно хрусталились пустыми стаканами. И по ребрам горного массива, мохнатого от бурых зарослей держи-дерева и туи, по ржавому бремсбергу мертвыми черепахами валялись ковши вагонеток.
— Завод… Что было и что сеть, друг ты мой Глеб!.. Вспомни, как в бондарнях пели пилы. Какая была музыка!.. Красота!.. Эх, товарищ милый!.. Я же вылупился здесь из яйца…
Тосковал по былому заводу Савчук, оплакивал могилу минувшего труда, и глаза его заливались слезами. И в скорби своей он похож был на слепого, с той же слезной улыбкой и высоко поднятой головой.
Стояла рядом с ним Мотя, и была она такая же, как он, — слепая и слезная.
— Я — вся для дома… Я — вся для гнезда и детей. Зачем же ты рушишь последнее?..
— Мотька, чтоб я делал то же, что другие?.. Зажигалки? или кадушки клепал для мужиков?.. Пускай ты — бродячая собака… Лучше я сгибну, а не продам души своей черту…
И он опять ударил по столу кулаком и заскрипел зубами.
А Мотя стояла и бредила, как во сне:
— Было у нас богатое гнездо, Глеб Иванович… Было… А где оно? Сгибли, сгорели наши ребятки… Ну куда я такая? На что я годна? Разве можно так жить? Вся изошлась я слезами… Не могу я, не могу, Савчук!.. Вот пойду по дорогам и подберу безродных дитят…
