И крикнул он, сверкнув очами: "Ребята, не Москва ль за нами, Умремте ж под Москвой!.."
— За мной! В атаку! Вперед! — крикнул замполит.
Я вскочил на ноги. Словно кто-то понес меня. В одной руке автомат. В другой — наготове гранаты. Свищут пули, я перепрыгиваю канаву. Ба-бах! Рядом взрывается взрыв-пакет. Я откатываюсь в сторону, поднимаюсь и снова вперед! Смелых пули не берут. Летят они, маленькие смерти, навстречу, и какое счастье смотреть им в лицо без страха. Этому научит только армия. Это можно понять только здесь.
— Ура-а-а-а! — разносится по цепи, и я подхватываю этот наш победоносный клич. Мы убыстряем темп, и вот уже — траншеи "противника". Летят гранаты, потом оглушительные автоматные очереди. Мы прыгаем вниз. Прикладами, штыками, магазинами. Как это здорово, атака!
Мы захватили неприятельский рубеж.
— Отбой, — командует ротный. — Привал.
Мы располагаемся на траве. Никто не говорит ни слова. Все глядят друг на друга, устало улыбаются, потные, раскрасневшиеся.
— Рота, становись! — ротный идет докладывать комбату: — Задача выполнена.
— Видел. Молодцы! — улыбнулся комбат, обычно такой суровый и неприступный. — Действовали умело, четко разбивались в боевой порядок. А особенно хвалю за "Ура!". Закричали так, что у меня аж сердце ёкнуло. Никакой противник против такого не устоит. Минут пятнадцать сейчас отдыхаем и двигаемся дальше. С холмов врага вы выбили, а он отступил к лесу, закрепился на новом рубеже.
Нас ожидала новая атака.
ПОЛЕВОЙ ВЫХОД
Меня разбудил Олег. Полночь. Я выбрался из теплой палатки, вздрогнул, повел плечами и подошел к костру. За мной вылез Серега Соловьев. Два часа нам двоим предстояло охранять наш палаточный лагерь, поддерживать костер. Дровишек-то, кстати, осталось немного.
— Я пойду пособираю, ты посиди, — сказал Сергей. Я кивнул и сел на бревнышко.
Когда мы ложились спать, лагерь был шумен и многолюден. Теперь он затих, тускнеет костер. Я подкинул в огонь несколько березовых поленышков. Затрещало. Палатка вновь осветилась, стал виден каждый ее уголок. Оранжевые язычки подобрались к листьям. Задымило, в небо взметнулись искры, и оттого оно стало еще более черным. Я смотрел на огонь. Меняя свою окраску, огненные струи переходили одна в другую, винтом выскакивали на самую вершину пламени. Но самое красивое было в середине: чистый, почти белый огонь, светлый, как день. В таком древние видели очищение, истину, добро. На таком огне возносили жертвы небожителям.
