Фенечка кивнула, не отнимая рук от лица.
Ульяша посмотрела на нее в ужасе: да что же это Фенечка на нее наговаривает?! За что клевещет?!
И вдруг холодок прошел по спине. Вспомнила она губы чужие на своих губах, руки горячие на теле своем… Думала, что снилось это, что морок это ночной, а выходит, не сон?!
Она огляделась — но уже не нашла на обращенных к ней лицах сочувствия.
– Мало ли что вы видели! — проговорил Анатолий, пытаясь сесть. — Видели одно, а было другое. Я не тронул эту девушку, хотя страсть меня одолевала. Она не то спала, не то в забытьи была, я не смог ее разбудить, а взять насильно — подло это!
– То есть ты так и знать не знаешь, ведать не ведаешь, девка ли она на самом деле? — хохотнул Петр. — Может, она давно запачкана, а ты побоялся ее чистоту нарушить? Ну и дурак! Было бы хоть что вспомнить напоследок!
– А может, проверить? — вкрадчиво проговорил Семен.
– Это как же? — озадачились вокруг.
– Да один только есть способ узнать… — ухмыльнулся управляющий. — Им и деды наши, и прадеды девку от бабы отличали. Коли заорет и кровушку выпустит — значит, девка, а нет — значит, баба. Я готов проверяльщиком быть ради обчества!
И, растолкав зазевавшихся мужиков, шагнул к Ульяше.
Но Ганька только глянул — и Семен замер.
– Да ладно, — пробормотал примирительно, — можно и иначе освидетельствовать. В колодец ее суньте. Утопнет — значит, невинная душа, а выплывет — значит, черт своей ворожит. Тогда убить ее за лжу, да и весь сказ.
– Да ты спятил от злобы своей, — слабым голосом, но яростно проговорил Анатолий. — Это же значит — смерти предать безвинного человека. Что за дикость!
– Ну, отцы и деды наши так делывали, не нам их судить, — пожал плечами Семен.
– Знахарку позвать надобно, — заговорили мужики. — Знахарки умеют выведывать, девка или нет.
– Да и верно, — оживилась Ефимьевна. — Я хоть и не знахарка, но все одно — я сведущая, я ее испытаю! Суну ей морковку промеж ног иль огурец. Коли окровавится — значит, девка она, а нет — баба, и все врет.
Мужики дружно заржали.
– Да на такой случай у меня свой огурец есть! — крикнул кто-то.
– А у меня — морковка!
– Хреновина с морковиной!
Похотью повеяло в воздухе…
Ульяша не выдержала, вскрикнула отчаянно и кинулась к Анатолию. Припала к нему, прижалась, как к последней надежде, в поисках защиты — и тут же отстранилась, поглядела изумленно, не понимая, почему поступила так. И он смотрел на нее с тем же изумлением.
Кругом орали, хохотали, а они смотрели друг на друга — и не могли сказать ни слова.
