– Барин, родименький! — завизжала Ефимьевна. — А ты, распроклятая… Семка! Волоки ее на конюшню, всыпь плетей, чтоб шкура клочьями сползла!
Ульяна метнулась туда-сюда, но Петр поймал ее за руку свободной рукой. Она рванулась было, но хватка у него была мертвая.
– Нет, погодите, — сказал он не своим голосом, отнимая руку от рта, и все увидели кровь на его губах. Да уж, ладонь Ульяши оказалась тяжелехонькая! — Семен, волоки ее на конюшню, поставь козлы да привяжи к ним раскорякою, чтоб и спереди и сзади подойти способно было. Пока не сотру свой уд до крови, не отпущу ее, а ты потом после меня пойдешь! И смотри, быть тебе пороту, если она под тобой не сдохнет, понял? А ты, сучка, Господа Бога о смерти моли, потому что если и Семка тебя не ухайдакает, я к тебе жеребца племенного подпущу… Поняла?
На миг не только Ульяша, но и все вокруг, даже Ефимьевна, даже Чума-сыромятник помертвели от лютости, безрассудного зверства этих слов. Почудилось, призрак покойного перепечинского барина, не знавшего удержу ни порокам своим, ни мстительности, ни своеволию, явился им в образе этого молодого, красивого, но столь жестокого человека. Видно было: Петр настолько опьянен яростью, что и сам не отдает отчета в своих словах, он озабочен лишь тем, чтобы напугать сильней. Ну что ж, ему это вполне удалось! Ноги Ульяши подкосились, и она рухнула на колени, обхватила голову руками.
– Ага, поздно о пощаде взмолилась! — злорадно вскричала Ефимьевна. — Не милуй ее, барин!
Однако Ульяша, услышав этот голос и поняв, что ее коленопреклоненная поза и впрямь выражает униженную мольбу, нашла в себе силы вскочить, и не только вскочить! Оглядевшись вокруг затравленно и поняв, что подмоги ждать неоткуда, она кинулась к забытой всеми, уже несколько успокоившейся Волжанке и в одно мгновение оказалась на ней верхом. Та взвилась на дыбы, но голые Ульяшины ноги, видные из-под задравшейся рубашки и стиснувшие ее бока, взяли лошадь в крепкие шенкеля, показывая отменную выучку и привычку к верховой езде.
– Уноси, родимая! — отчаянно закричала Ульяша, посылая лошадь к воротам, запертым, но довольно низким, в надежде перескочить их. Видимо, от ужаса она совершенно забыла о страшном грузе, все еще привязанном к остаткам двуколки. Труп Ерофеича запрыгал по неровностям двора, Волжанка попыталась подскочить, но не смогла, сбилась с ноги, едва удержалась. Ульяша начала сползать с ее спины, но все же уцепилась за гриву, кое-как выровнялась…
