На последнем митоте я не заметил, чтоб кто-нибудь из мужчин выполнял что-либо необычное. Я сказал ему, что могу прямо признаться: все, что я записал в своих заметках, так это то, что некоторые из них ходили в кусты чаще других.
– Но ты почти увидел весь урок Элихио, – продолжал дон Хуан, – подумай об этом. Понимаешь теперь, как искренен мескалито с тобой? Мескалито никогда не был так мягок ни с кем, насколько я знаю. Ни с одним. И все же ты не благодарен ему за его искренность. Как можешь ты так тупо поворачиваться к нему спиной? Или, может, мне следует сказать, в отместку за что ты поворачиваешься спиной к мескалито?
Я почувствовал, что дон Хуан опять загоняет меня в угол. Я не мог ответить на его вопрос. Я всегда считал, что я покончил с ученичеством для того, чтобы спасти себя, однако я не имею представления, от чего я спасаю себя или зачем. Я захотел побыстрее изменить направление нашего разговора, и поэтому я оставил свое намеренье по порядку задавать составленные мною заранее вопросы и выдвинул самый важный вопрос.
– Не можешь ли ты рассказать мне о своей контролируемой глупости? – сказал я.
– Что ты хочешь знать о ней?
– Пожалуйста, скажи мне, дон Хуан, что же в точности представляет из себя контролируемая глупость.
Дон Хуан громко расхохотался и громко хлопнул себя по ляжке ладонью.
– Это контролируемая глупость, – и засмеялся, и хлопнул себя по ляжке опять.
Что ты имеешь в виду?..
– Я рад, что ты, наконец, спросил меня о моей контролируемой глупости после стольких лет, и все же мне не было бы ровным счетом никакого дела до этого, если б ты не спросил никогда. Все же, я избрал быть счастливым от этого, как если б мне до этого было дело, чтобы ты спросил, как если б имело значение то, что мне было до этого дело. Это и есть контролируемая глупость.
Мы оба громко засмеялись. Я обнял его. Я нашел его объяснение превосходным, хотя я и не понял его полностью.
Мы сидели, как обычно, перед дверьми его дома. Было позднее утро. Перед доном Хуаном была куча семян, и он выбирал из них мусор. Я предложил ему свою помощь, но он отстранил меня; он сказал, что семена – это подарок одному из его друзей в центральной Мексике, и у меня нет достаточной силы, чтобы прикасаться к ним.
– С кем ты применяешь контролируемую глупость, дон Хуан? – спросил я после долгого молчания.
– Со всеми, – воскликнул он, улыбаясь.
Я чувствовал, что должен остановиться на этом моменте, и спросил его, означает ли его контролируемая глупость, что его поступки никогда не бывают искренними, а лишь действия актера?
