Мой ему в рожу щелкнул, благородно — пощечина! Тот кричит:
— Вай, Юра, думал — брат ты мне! Прости! Возьми деньги за обиду, да!
Я чуть не описалась. Козел поблеял еще и слинял. Я тем временем в ванную, все с себя смыла, чистая как доярка, никаких теней, никакого блеска, волосы мокрые, тапки домашние, выхожу косолапо и говорю:
— Давай целую неделю дома сидеть, и чтобы вообще никого. Я так устала.
Он мне начал руки целовать, а я думаю: не сука ли я?
Конечно, нет! Ну так, может быть, чуть-чуть. Любовь никогда не бывает без грусти. Но это же лучше, чем грусть без любви.
Отсидели мы целую неделю дома, и телефон отрубили, ходили только, как простые, в гастроном на углу мяса купить и зелени, потому что — одно мясо хотелось есть. Я поправилась. Он похудел. Совсем стал молодой, томный, красивый. Пузик был у него микроскопический, намек, и того не стало в результате. Зато чувства! Зато чувства! Да я не знала никогда, что так бывает у мужчин. Тут дело совсем не в постели. Что-то тут другое. Куда важней.
А потом он мне говорит: "Поедем в вечный город". Я сперва испугалась — отравиться вместе, что ли предлагает? Нет, это он про Рим, оказывается. Чего не поехать, я только рада до беспамяти. Но я ему по наивности (не притворялась в это раз дурочкой) говорю: да Рязань наверняка древнее Рима! Знаешь ты что-нибудь про Рязань?
Принялся опять по дивану кататься и хохотать. Очень смешно ему!
В Риме побыла антиглобалисткой. Чтоб их разорвало всех!
А в Нью-Йорке как вокруг меня все крутились! Русская звезда! Вот он там выступал, вот выступал. Все шло к тому, что для "Плейбоя" сняться мне. Да, в общем, снялась, только не напечатали. А так — укатали. Это не у нас сниматься, это ад просто. Это просто ад. После этих съемок ничего уже не страшно. Но домой-то я вернулась, в Москву, снятая!
— Вас снимали в Штатах?
— Да, для "Плейбоя". Я много думала, прежде чем дать согласие…
Аж все зеленели от такой информации.
Да лучше бы провалиться всей этой Америке вместе с "Плейбоем"! Вместе с неграми и негритянками. С афроамериканцами этими, в рот им нос!
Потому что он в Нью-Йорке один раз в гостинице не ночевал. И неизвестно где чего, может даже и с негритянкой!
Пришел под утро виноватый, как собака, и говорит:
— Прости. Я не знаю, что со мною было. Сперва переговоры, а потом мы куда-то на вертолете летали. Я ничего от тебя не хочу скрывать.
