Нас разделяет с жизнью нечто иное, чем то маленькое пламя, что вьётся по асбесту, как растение пустынь. Мы не думаем об улетевшей песенке золотых лепестков электроскопа, она раздаётся порой в некоторых шляпах-цилиндрах – тех самых цилиндрах, что мы надеваем для выхода в свет.
В нашей плоти прорублено окно, оно открывается прямо в наше сердце. Внутри – необъятное озеро, к полудню сюда прилетают стрекозы, золотистые и ароматные, как пионы. Как называется это высокое дерево, к которому приходят поглазеть друг на друга животные? Мы напоили его много веков назад. Его глотка суше соломы, в ней безмерные запасы пепла. Раздаются раскаты смеха, однако не смотрите подолгу без подзорной трубы. Кто угодно может зайти в этот кровавый коридор, где развешаны наши грехи, прелестные картинки, хотя и в серых тонах.
Нам остаётся только раскрыть ладони и грудь, и разоблачиться, как этот солнечный день. «Знаешь, сегодня вечером будет совершено зелёное преступление. А ты и не ведал, друг мой. Распахни эту дверь широко-широко, скажи себе: «Сейчас глубокая ночь, день умер в последний раз».
История возвращается вспять, в учебник с обложкой в серебряных точечках, и самые блистательные актёры готовятся к выходу на сцену. Это представители растительного царства во всей красе, они скорее мужские, чем женские, а подчас и то и другое вместе. Они многократно перекручиваются, прежде чем угаснуть папортниками. Самые очаровательные успокаивают нас своими сахарными ладонями, и наступает весна. Мы не надеемся вытянуть их из подземных грядок вместе с рыбами разных пород. Это блюдо будет превосходно на любом столе. Как жаль, что мы уже не голодны.
Раннее утро. Мы с дедушкой выходим из залов Дало. Малыш хочет сластей с сюрпризом. Эти кулёчки-рожки за одно су сильно повлияли на всю мою жизнь. Имя трактирщика – Тиран. Как часто я вижу себя в той красивой комнате с мензурками! Мне до сих пор снится хромовая картинка на стене. Мужчина, чья колыбель в долине, достаёт к сорока годам своей чудесной бородой да вершины горы и начинает потихоньку клониться к закату. Сквернословящие нищие. И восхитительные вспышки детского гнева в адрес тех жирных растений, что вылеплены на музыкальных рожках, и цветы лилий, законсервированные в живой воде, когда ты летел вниз.
Я полюбил синие фонтаны, пред которыми так и хочется пасть на колени. В спокойной воде (мутить ночь воды – лениться в этом лучшем из миров) можно разглядеть, как из камней выбиваются частицы золота, зачаровывающие лягушек. Я внимаю рассказам о человеческих жертвоприношениях. Мне слышится что-то напоминающее барабанный бой в сторону «воронки»! Так называется открытый участок воды, состоящий из резких телодвижений крестьянских женщин. По ночам трава жадно заглатывает тьму белесых камешков, она разговаривает громче поющих пещер. Распрямившись во весь рост на больших тёмных качелях, я совершаю мистические движения лавровыми ветками. (Это относится к той поре, когда взрослым ещё нравилось усаживать меня к себе на колени.) Я не засыпал даже при самой скучной истории и находил подходящий смысл своим тогдашним маленьким обманам, прелестным лесным рябинкам. Да! Если бы никогда не кончались эти вечные каникулы в чистом поле и игры, в которых я был заводилой!
