И они пофланировали прочь.
– У-ух! У меня от них просто мурашки по коже, – поежилась Мивануи. Солдат сел и скрестил руки на коленях. Шинель его была изорвана и грязна, а длинные волосы колтунами торчали из-под знаменитого зеленого берета.
– Спасибо за помощь. Меня звать Кадуаладр.[21]
– Луи и Мивануи.
Он кивнул:
– Певицу-то я узнал. Афиши видел.
Мивануи улыбнулась:
– Вы теперь нормально себя чувствуете?
– А то как же. Тюкнуло-то легонько.
– По мне, так довольно громко тюкнуло, – засмеялся я.
– Нет-нет. Пустяки. Это же ведь я от голода. Слабость меня с ног сбила, а не мячик этот. – Здесь возникла минутная растерянность; наконец мы догадались, что старый солдат не отрывает тоскливых глаз от нашей снеди.
– Ах да! – Я залез в корзину, отломил цыплячью ножку и протянул ему.
– Что вы! Что вы! – запротестовал воин. – У меня и в мыслях не было покушаться на ваш пикник.
– Да ничего страшного, – сказала Мивануи. – Честное слово!
– Да, угощайтесь, пожалуйста.
– Ни в коем случае, – не унимался он. – И слышать об этом не желаю, хотя, если вам без разницы, я бы не отказался попробовать курочку, чтобы вспомнить, каково это на вкус. Давненько не случалось, знаете ли.
Мы с Мивануи переглянулись.
– Ну что ж, по мне, так и здесь неплохо.
Мы перетащили корзину с поля на верхушку одной из дюн. Потом нашли песчаный пятачок с внушительным видом на океан и принялись за пикник. Кадуаладр ел жадно, наплевав на примету, будто так он приманит волка – его хищник уже отощал настолько, что подох бы и от удара хворостинкой. Цыпленок и хлеб, шампанское, мороженое и вишневый пирог исчезли, как не бывало.
– Этот учитель валлийского, – сказала Мивануи. – Воображает, что он прямо такой-разэтакий.
Я засмеялся:
– Потому что он такой и есть. Великий Маг Совета Друидов, директор школы, лауреат поэтических премий, ученый… да к тому же – герой войны, насколько я слышал.
Кадуаладр сплюнул куриный хрящик:
– Герой войны, держи карман!
Мы оба уставились на него.
– Я воевал с ним бок о бок в шестьдесят первом. Помнится, тогда он в портшезах не разъезжал. Был, как все мы, напуганным тощим пацаном, и ему хотелось домой, к мамочке.
– Наверное, это было ужасно, – проговорила Мивануи.
Старый солдат кивнул:
Мне в ту пору было семнадцать, и дальше Суонси я никуда не ездил, да и туда – только Рождественского Деда поглядеть. Сильней всего мне запомнился холод. И еда – эта школьная столовская картошка. – Он горько рассмеялся. – Детишки в школах из солидарности отказывались от обедов в нашу пользу. Пока мы им не написали, чтобы они так больше не делали. – Он хохотнул и, достав обрывок газеты и табак, принялся сворачивать самокрутку.
