— Пашка, давай лучше будем просто друзьями, а то как бы из этого чего не того не вышло!.. — и она стремительно опрокинула в себя остатки чая, подавилась, закашлялась и завершила фразу: — Так вот ты не стесняйся, и будь как дома, а то я расстроюсь и уйду от родителей жить в хижину в горах!
С тех пор я еще два раза пытался намекнуть ей на свои большие чувства, но быстро понял, всю тщетность усилий. И принял правила ее игры. Стал просто другом. А она поверила и, как мне казалось, очень быстро забыла, об этих робких намеках и о том, что я все-таки мужчина.
Такая она была. Странная.
Но, право, сам-то я разве нормальный?
В школе у меня почти не было друзей. Только в старших классах я сумел найти общий язык с двумя мальчишками. Оба они появились в моей жизни, когда я перешел в 9 класс. И все трое мы мало чем походили друг на друга, имея в глазах учителей лишь одну общность — хорошие по мальчишеским меркам отметки.
Кирилл вместе с мамой пришел в наш класс в конце сентября. Он был младше меня на год и ниже на полголовы. На уроках больше всего любил рисовать солдатиков. Получалось это у Кирюхи как-то слишком уж по-детски. Да и сам он казался мне слегка инфантильным. Чего никак нельзя было сказать о втором нашем товарище: Серега явно превосходил и меня и Кирилла в плане жизненного опыта. В школу он, разумеется, пришел один и всегда отличался болезненной самостоятельностью. Лишь спустя пару месяцев я узнал, что Серегина мама живет совсем в другом городе, а сам он отдан на попечение тетки, у которой естественно была своя семья.
Мы проучились вместе два года.
Два года странной ревнивой дружбы, ссор, обид и неожиданных откровений под конец. И все это время я был уверен, что у меня есть один друг и еще колючка в заднице. С Кириллом дружба казалась удовольствием: он любил пошутить, относился ко всему легко и сам был на редкость легок в общении. Вместе мы часто задирали хмурого, взрывного Сережку. Но при этом Кириллу все шуточки сходили с рук, а я получал по загривку.
Рука у Сереги была тяжелая.
Он постоянно обижался, злился и ревновал меня к Кириллу. Порой это было ужасно утомительно.
А в конце первой четверти 11-го класса Сергей уехал к матери. Я больше никогда его не встречал.
Перед отъездом он сказал мне что я — дурак. Что не умею видеть сердцем и не отличаю ложь от истины. И что настоящая дружба никогда не бывает сладкой. Расстались мы скомкано, даже почти поссорились.
Значение странных Серегиных слов открылось для меня лишь к концу учебного года. Мы замечательно продолжали дружить с Кириллом, вместе сидели за партой, часто болтали о девчонках (теперь Кир рисовал их вместо солдатиков) и я почти не жалел, о том, что у меня остался только один из двух друзей.
