Не знаю, как долго продлилось бы это сладостное безделье, но однажды Аннин рай утратил всю свою прелесть в ее глазах. Причина была до безобразия банальна — Ежик ни с того ни сего вдруг задумалась о смысле жизни. Уж и не знаю, что на нее нашло, но приступ самокопания оказался сложней, чем я мог бы предположить. Теперь, когда бы я ни зашел, она все время сидела в каком-то полутрансовом состоянии и блестящими глазами смотрела в одну точку. У нее возникла навязчивая идея немедленно этот пресловутый жизненный смысл найти. А до тех пор счастливое существование отменялось.
— Зачем все, Пашка? Зачем я? Какой в этом смысл? Какая польза? — теперь она постоянно задавала мне эти тоскливые вопросы. Ежик действительно перестала понимать смысл происходящего с ней. Она мучалась угрызениями совести за бесцельно прожитые годы и мучительно искала выход из сложившегося образа жизни, который ни с того, ни с сего обозвала паразитическим. — Раньше я не понимала… Думала так нормально. Но ведь это глупо — жить ради того, чтоб уничтожать энное количество пищи в день, прочитывать энное количество книжек, спать, испражняться, тратить деньги…
Она взрослела. А взрослеть — всегда больно. Особенно если детство затянулось. Было жаль прошлой беззаботности, но я понимал, что это правильно. Все мы рано или поздно задумываемся, что делать дальше. Ей просто нужно было время для переосмысления.
В тот вечер — уже третий по счету, молчаливый и безрадостный — я вновь застал ее погрузившейся в свой странный болезненно тонкий мир. И стало вдруг страшно, что однажды она потеряется в его воздушных лабиринтах, забудет все и не вернется. Такой хрупкой представлялась мне ее душа, такой нестерпимо прекрасной и сложной для мира реального… И отступали на задний план мысли о плотском, о материальном, ощутимом… Она сидела на широком подоконнике, прижав колени к подбородку, блуждала взглядом по невидимому мне пространству. Комнату заполнили призрачные, звенящие тишиной сумерки, и ее силуэт виднелся на фоне окна, как будто неизвестный художник вырезал его из большого темного листа бумаги. И забыл здесь. Она сидела неподвижно и от того иллюзия казалась еще реальней. Мысли становились тягучими, время бесконечным. Казалось, мы проваливаемся куда-то, теряя все знакомые ориентиры. Предметы вокруг утратили свою конкретность и виделись все более и более странными. Границы пространства становились все более и более размытыми. Я уже не понимал, где кончается настоящее и начинается иное. Да и не хотелось ничего понимать, знать и думать.
