Он слушал и изумлялся, что это все она рассказывает совсем незнакомому человеку и вовсе не по простоте. В ней ума было больше, чем в остальных двух женщинах, и никакой наивности. Оттого это так и случилось, что они друг к другу подошли сразу, как бывает всегда в роковых встречах.
И тогда еще, вернувшись на пароход, он, хоть и в чаду, сказал себе, что эта встреча "даром для него не пройдет!".
К концу ужина, когда они с ней уже несколько раз чокнулись и он начал ей рассказывать про себя, про своего названого отца Ивана Прокофьича, про гимназию и про житейские испытания, через какие проходил, когда вылетел из гимназии, распорядитель и заводчик этого импровизированного пикника, заезжий адвокат, позвал цыган.
Это был плохенький хор: дурно одетые женщины, очевидно, разъезжавшие только по мелким ярмаркам, зато настоящие черномазые и глазастые, без подозрительных приемышей из русских, что нынче попадаются в любом известном хору. И романсы они пели старинные, чуть не тридцатых годов.
Один из этих романсов всем, однако, пришелся очень по вкусу: "Ты не поверишь", пропетый в два голоса. За ним хор подхватил тоже старинную застольную песню, перевирая текст Пушкина:
Кубок янтарный...
Дуэт пели солистка, с отбитым, но задушевным голосом, и начальник хора, бас, затянутый, - ему и теперь памятна эта подробность, - в чекмень из верблюжьего сукна ремнем с серебряным набором и в широчайших светло-синих шароварах, покрывавших ему концы носков, ухарски загнутых кверху.
И вдруг она его спрашивает:
- Вы поете?
- Немножко.
- Может, и на гитаре играете?
- Бренчу.
Он мараковал на гитаре и пел всегда в ученическом хоре; его альт перешел потом в баритон.
- Споем этот же романс... Я его люблю... Он мне напоминает время, когда я только начинала ходить... Я его переняла от нашей горничной... и пела исподтишка. Отец считал всякое пение и музыку бесовским наваждением.
Предложение ее так его захватило, что он даже застыдился... Но желание петь с нею превозмогло.
Она сама сказала адвокату, что они хотят пропеть дуэт. Все захлопали. Цыган отблагодарили, только одну гитару взяли у начальника хора.
Когда он брал аккорды, их взгляды встретились так непроизвольно, что они оба стали краснеть... Он первый начал, не отрывая от нее глаз:
Коль счастлив я с тобою бываю,
Ты улыбаешься, как май!
Слова он, кажется, произносил не совсем верно, но он их так заучил с детства, да и она так же. Но что бы они ни пели, как бы ни выговаривали слов, их голоса стремительно сливались, на душе их был праздник. И она, и он забыли тут, где они, кто они; потом она ему признавалась, что муж, дом - совсем выскочили у нее из головы, а у него явилось безумное желание схватить ее, увлечь с собой и плыть неизвестно куда...
