На КПП нас усадили в помещении комендатуры, где мы дождались представителя той части, в которой нам предстояло служить, который и отвел нас в расположение. Это была трехэтажная казарма из белого кирпича. Здание выглядело сравнительно недавно построенным (по строительным меркам). Около входной двери висела красная стеклянная табличка, на которой золотыми буквами было выведено "Войсковая часть N 54876". Как выяснилось, это и был знаменитый гвардейский истребительный авиаполк имени Маршала авиации Советского Союза Ивана Никитича Кожедуба. Лиц офицерского состава было в несколько раз больше, чем нас, «двухгадюшников». Меня определили во вторую эскадрилью. Узбека — не то в первую, не то в третью. Обе они находились на третьем этаже. Вторая — на втором. На первом находилась ТЭЧ (она же "течь"). Меня заботливо принял каптерщик, эстонец по фамилии Калюстэ, козел, как впоследствии выяснилось, редкостный. Он забрал у меня мою парадку и я переоделся в повседневную форму (днем позже мне выдали ПШ — полушерстяная форма одежды, обычно на зимний период). Калюстэ спросил, не привез ли я с собой водки, козырной жратвы или еще чего-нибудь экзотического из Туркмении и очень удивился, когда я ответил отрицательно. Мне показали мою койку и тумбочку. Койки, к моему удивлению, оказались одноэтажными, довольно редко расставленными, с неудобной сеткой из витых пружин, спать на ней было весьма неудобно — задница свисает в нижней точке, а голова и ноги — в верхних. Места было — мама не горюй. Все меня удивляло в моем новом месте пребывания: дневальный, который сидел верхом на тумбочке и болтал ногами, читая какую-то книгу, народ шлялся по казарме в тапочках, несколько человек внаглую спали, целиком накрывшись одеялом, при появлении какого-то офицера дневальный не вскочил по стойке смирно, и не заорал «смирно», а лишь на секунду поднял глаза и опять углубился в чтение. Офицер же (лейтенантик какой-то), лишь кивнул ему в знак приветствия и промчался в туалет, куда видимо и стремился попасть. Если где на свете и существовал Устав, то это место не имело к нему никакого отношения. В казарме было тепло, даже жарковато.
Поход на ужин удивил меня еще больше — никто не строил весь личный состав, люди, которые были в наличии и желали отужинать, лениво позевывая, собирались, выходили на улицу (обычно из эскадры набиралось не более 10–11 человек), образовывали что-то вроде колонны по два и ежась от холода топали в столовую по каким-то козьим тропинкам, протоптанным в снегу. Ни о каком строевом шаге и речи не шло. Отдавать честь встречным прапорщикам нужным не считалось, это было западло, да и они не требовали. Встречные в чине от лейтенанта до капитана удостаивались вялого движения руки, какое делаешь, отгоняя муху. Майоры и выше были счастливчиками, которым честь отдавали почти правильно, мах рукой делался чуть резче. Словом, Уставом здесь и не пахло, наврали мне все про Кубинку. Посмотрим, как тут с дедовщиной. Пока что проявлений таковой я не встретил.
