И оба студента затянули на мотив «Марсельезы» некий бессмысленный набор слов.
Сковородка, кастрюля, каталка, Фрау Муттер, Фрау Муттер! Черпак, Крампапули, лимонад, чашка кофе, Пунш, яичница, сосиски кусок…
Студенты пели с таким воодушевлением, что, казалось, волосы у них стали искриться.
Шимпанзе тоже навострил уши; что касается мадам Малипо, то величественные и воодушевляющие звуки гимна вызвали у нее слезы.
— Боже мой, — воскликнула мадам Малипо, — какой восхитительный перевод!
Действительно, несмотря на полную бессмыслицу, этот «перевод» не только соответствовал ритму мелодии, но и в звуковом отношении подражал оригинальному французскому тексту. Боже, какой ритм! И пародия не смогла испортить его. Как он зажигает кровь! Это же вопль души взбунтовавшегося великана! Даже шимпанзе как-то заволновался; он торопливо и неловко пытался освободиться от повязанной на шее салфетки, словно собираясь ринуться на штурм Бастилии.
Глаза молодого священника заблестели, и, словно уступая какой-то неведомой силе, он сел к роялю, чтобы сыграть восхитительную мелодию Руже де Лилля.
— Да, такую музыку мог создать только солдат! — хвастался старый барон и даже прищелкнул пальцами. — А знаете, мадам Малипо, чего не хватает сейчас?
— Кофе?
— К черту кофе! Не хватает «Карманьолы»! Вы наверняка умеете отплясывать этот танец, мадам! — добавил он, смачно засмеявшись, и тут же принялся тихонько напевать: «Красотки наложили запрет…»
Мадам Малипо покраснела до корней волос и поспешно покинула столовую.
Ну разве можно было сердиться на старика? У этого веселого господина добродетели странным образом перемешивались с пороками. О нем, как и о деньгах императора Франца, никто не решился бы с уверенностью сказать, из серебра он сделан или из меди. В его натуре сочетались хитрость и наивность, жадность и щедрость, доброта и злость; только никто не знал, в какой пропорции наличествовало каждое из этих качеств. Поп, будучи ежедневным гостем в доме барона (он обучал баронессу музыке и другим изящным искусствам), хорошо знал старика и так характеризовал его: «Из барона вполне могли бы выйти два человека — святой епископ и нехристь-разбойник».
Что касается студентов, то им хозяин дома очень понравился, потому что, на их взгляд, в нем жил еще и третий человек — старый прожигатель жизни. И юноши почувствовали себя в его доме совершенно свободно, в особенности Жига Бернат, который после обеда решил даже слегка пофлиртовать. Он подсел к баронессе Маришке и попробовал завести с ней беседу. Поддерживать разговор всегда считалось в Венгрии неблагодарным занятием. Этим искусством не владели ни девушки, ни мужчины. Девушка, обладавшая красивыми глазами, предпочитала вести разговор с их помощью: она то поднимала, то вдруг потупляла их. Можно было и рассмеяться иногда, но так, чтобы не показать зубов, ибо это считалось неприличным. У мужчин в запасе были только две темы для разговора: о погоде и о том, «что вам сегодня приснилось?». Те остроумные диалоги, которые встречаются в романах, в действительности никогда не произносились. Они подобны деревьям на картинах Рафаэля, ведь таких деревьев природа тоже никогда не создавала!
