Никто не видел, как у себя в комнате княгиня терзала жёлтый без вины виноватый телеграфный листок, никто не слышал, как у себя в комнате всеми румынскими ругательствами обрушивалась княгиня на какого-то импотентного старикашку Афанасиу и на какого-то поганого ростовщика Магуреску, только фоксик «Mon coeur» своими собственными, собачье-преданными боками почувствовал всю тяжесть денежной неудачи.
И утром, первого апреля, сказала княгиня, очищая апельсин, что всю ночь она провела в тягостном раздумьи и поднялась с постели с твёрдым решением ни в коем случае пока не расставаться с этим очаровательным уголком, где столько милых, обворожительных людей. Ни за что, невзирая на все ветры.
И господин советник осклабился за всех, и фрау Берта нервным движением стиснула десертный ножик, точно последнее орудие защиты, и вполголовы обернулась к столику Лауридса Риста.
Но столик Лауридса Риста пустовал: хозяин его дежурил на marino, поджидая парохода из Неаполя.
И того же первого апреля в шестом часу дня подкатил к голубой ограде покатогрудый запылённый «Бенц».
И поспешил Пипо Розетти к выходу поглядеть, кого это господь бог, не забывающий своего Пипо, подкинул «Конкордии».
Новый гость, ловко выскакивая из автомобиля, весело, бодро, по-приятельски кинул Розетти:
— Bon giorno! Come sta, bellissimo?
И Пипо осёкся в невесёлом размышлении — кто это: директор театра марионеток? Зачем же он тогда, прохвост, американцем разъезжает на автомобиле? — или это новая статья для умножения доходов?
Но уже минуты через две Пипо сиял душевным покоем и вёл приезжего в комнату № 15.
В комнату № 15 понеслась Мадлена с кувшинами горячей воды. Гость ухватил её за подбородок, осведомился, давно ли она из Африки, и тут же подарил ей пять лир на кольцо в носу — Мадлена кубарем слетела с лестницы, потрясая амулетами, и судорожно выкрикнула на кухне, что приехал какой-то богатейший принц из Африки.
Час спустя новый гость появился в дверях табльдота — замер молитвенный шорох салфеток, почтительное богослужение аппетиту прервалось, глаза молящихся обратились к неожиданному явлению в виде стройного безукоризненного джентльмена с камелией в петличке.
Лауриде Рист рванулся было с места и — и, молча, стал оседать: новый гость невозмутимо прошёл мимо него к своему месту, даже не глядя, и так же невозмутимо развернул свою хрустящую салфетку.
Ужин проходил в молчании; руки как будто по-прежнему орудовали ножами и вилками, но глаза всех, всех, — быть может, только за редким исключением, — тянулись к отдалённому столику.
