За присылку «Lustige Blätter» большое тебе спасибо. Какая погода в Берлине? Как работает новая кассирша? Вернул свой долг Брумберг? Вот старая скотина, а ещё старинный друг дома. Опротестуй его вексель, что церемониться с этим грязным жидом.
Помни: я с нетерпением жду твоего первого заказного письма.
Твой Аугуст.
_____________________
Мальмё.
Фру Фредерике Екбом.
Pension «Concordia», 28 III 192… г.
Дорогая мамочка, все книги и журналы я получил. Атлас Снудсена великолепен. Я давно предсказывал, что этот мальчик далеко пойдёт. А очерк его о тайнобрачных — совершенство. Браво, браво! Передай ему мой привет и братский поцелуй. За меня не беспокойся: я очень много работаю, хорошо питаюсь, сплю недурно.
Здесь у нас образовался маленький шведский кружок, так сказать, государство в государстве, и конечно, королева его — Сельма. Мы очень мило проводим время, у нас нашлись общие знакомые; Эйнар Нильсен, оказывается, неугомонный и вдумчивый путешественник: на днях он очень занятно рассказывал о своём путешествии на Камчатку. Мы, шведы, в сущности говоря, неисправимые романтики. Например: торгуем вязаными кальсонами и умудряемся в перерыве на собаках пробраться в Гренландию; стоим за прилавком — и пишем поэмы об Италии, воспеваем кватроченто и любовь под апельсинами. И очень хорошие поэмы, мамочка: Кнут Сильван — настоящий поэт, у него оригинальные сравнения, далеко не трафаретные образы, он тонко чувствует природу, цветы у него живут подлинной жизнью.
Но, мамочка, нам надо скорее, скорее уезжать: что-то странное творится с Сельмой. Третий день она не ест, на днях она прогнала меня из комнаты, умоляя оставить её в покое, а я только тихонечко сидел у окна и глядел, как ползут облака по Везувию.
Мамочка, мамочка, не буду лгать. Мамочка, моя дорогая, моя седенькая мамочка, всё неправда: я не работаю, я не сплю, и хрипы увеличиваются.
Я знаю: я урод, я хромой урод, и когда я иду по Сорренто, итальянки исподтишка смеются над несчастным форестьером, но если Сельму окончательно уведут за собой поэ мы об Италии, — я умру. Она смеётся над вязаными кальсонами, она издевается над Сильваном, она спрашивает его, почему он не пишет стихов о фуфайках, но ведь я вижу, как она загорается, когда подходит Кнут, но ведь я вижу, как она презрительно кривит губы, когда перед сном я начинаю снимать с себя свои фуфайки. Но, мамочка, что же мне делать, когда даже при трёх фуфайках я мёрзну и никак не могу согреться?
