Я подъехала к «Запретному плоду». Филипп стоял, прислонившись к стене, свободно опустив руки вдоль тела. Одет он был в черные кожаные брюки. От одной мысли о коже в такую жару к моим коленям прилило тепло. Рубашка у него была черная сетчатая, и через нее были видны и шрамы, и загар. Я не знаю, было тут дело в коже или этой сетке, но на ум пришло слово «низкопробный». Он перешел невидимую грань между ловеласом и проституткой.
Я попыталась представить себе его в двенадцать лет. Ничего не вышло. Что бы с ним ни случилось, он был, чем был, и что есть, с тем и приходилось работать. Я не психиатр, который может себе позволить жалеть бедняжек. Жалость – опасное чувство, которое легко может привести к смерти. Опаснее ее только слепая ненависть да еще, быть может, любовь.
Филипп отлепился от стены и пошел к машине. Я открыла дверь, и он сел. Он него пахло кожей, дорогим одеколоном и чуть-чуть – потом.
Я отъехала от тротуара.
– Агрессивно оделся, Филипп.
Он повернулся ко мне с неподвижным лицом, глаза все за теми же черными очками. Он развалился на сиденье, откинув одно колено на дверь, другую ногу вытянув.
– Сверни на запад на семидесятый.
Голос прозвучал хрипло.
Бывают минуты, когда остаешься вдвоем с мужчиной, и до вас обоих это вдруг доходит. Вместе наедине – в этом всегда есть возможности. Почти болезненное осознание присутствия друг друга. Это может повести к смущению, к сексу или к страху – в зависимости от мужчины и ситуации.
Ну, секса тут не будет, можете смело на это поставить. Я глянула на Филиппа; он сидел ко мне лицом, чуть раскрыв губы. Очки он снял, и глаза его были густо-карие и очень близко ко мне. Что тут происходит, черт возьми?
Мы выехали на хайвей и набирали скорость. Мое внимание было занято окружающими машинами, вождением, и я старалась изо всех сил не обращать на него внимания. Но все время ощущала его взгляд у себя на коже. Он почти грел.
Он стал подвигаться ближе ко мне. Вдруг мне стал отчетливо слышен звук ползущей по обивке кожи. Теплый, живой звук. Рука его обняла меня за плечи, грудь прислонилась ко мне.
– Что это ты задумал, Филипп?
– А что такое? – Он дышал мне в шею. – Для тебя это недостаточно агрессивно?
Я расхохоталась – не могла удержаться. Он напрягся.
– Я не хотела тебя оскорбить, Филипп. Просто я не представляла себе такого костюма из кожи и сетки.
Он не отодвинулся, все так же прижимаясь ко мне, и голос его был такой же странновато-хриплый.
– А что же тогда тебе нравится?
