У себя в машине я включила кондиционер на всю катушку. Пот охлаждал лицо, густея на коже. Потом я его отключила, пока голова не заболела от резкой смены температур.
Филипп сидел от меня так далеко, как только мог. Лицо его тоже было повернуто к окну, насколько допускал привязной ремень. Глаза за солнечными очками смотрели в сторону и вдаль. Он не хотел говорить о том, что сейчас было. Откуда я это знаю? Анита – чтец мыслей? Нет, просто Анита – не совсем дура.
Он ссутулился; если бы я не знала причину, можно было бы решить, что от боли. Если подумать, в сущности, так оно и было.
Я налетела хулиганом на очень хрупкое человеческое существо. Это не вызывало у меня приятных ощущений, хотя так куда лучше, чем избить ее до потери сознания. Физически я ей больно не сделала. Но почему мне не было от этого лучше? А теперь мне предстояло допросить Филиппа, потому что он дал мне нить. И упустить ее я не могла.
– Филипп? – позвала я.
Плечи его напряглись, но он продолжал смотреть в окно.
– Филипп, мне надо узнать про вечеринки придурков.
– Подбрось меня в клуб.
– «Запретный плод?» – спросила я. Сообразительная ты моя, Анита.
Он кивнул, по-прежнему не оборачиваясь.
– Тебе не надо забрать свою машину?
– Я не вожу, – ответил он. – Меня Моника подбросила к твоей конторе.
– Она знала? – спросила я, мгновенно возгоревшись горячей злостью.
Здесь он обернулся, посмотрел на меня с непроницаемым лицом и скрытыми за черными стеклами глазами.
– Чего ты на нее так злишься? Она просто привела тебя в клуб, и все.
Я пожала плечами.
– Почему? – Его голос был усталым, человеческим, нормальным.
Тому донжуану, что пытался флиртовать, я бы не ответила, но это была уже не маска, а человек.
– Она человек, и она предала людей нелюдям.
– И это худшее преступление, чем то, что Жан-Клод заставил тебя бороться на нашей стороне?
– Жан-Клод – вампир. От вампиров предательства ожидаешь.
– Ты ожидаешь. А я нет.
– Ребекка Майлз очень похожа на человека, которого предали.
Он вздрогнул.
Ну ты и молодец, Анита! Давай топчи чувства всякого, кто тебе сегодня попадается!
Да, но это было правдой.
Он снова отвернулся к окну, и мне пришлось заполнить болезненное молчание.
– Вампиры не люди. Их преданность прежде всего и больше всего принадлежит их роду. Я это понимаю. Моника предала свой род. Еще она предала друга. Это простить нельзя.
