Мария Петровна умылась и причесала волосы. Ирин носовой платочек спрятала за пазуху, в лифчик.
«Будет спрашивать, скажу, не знаю, куда делся. Все равно воровкой прослыла. Одной кражей больше, одной меньше», – думала Мария Петровна.
Ирина о платке не вспомнила, но про документ не забыла.
– Паспорт!
Мария Петровна отдала.
– Садись и ешь! – приказала Ирина, наливая чай в чашку.
– Не голодна.
– Честно: завтракала, обедала?
– Просто не хочу сейчас…
– Через не хочу! Или я уйду! Две чашки чая, четыре бутерброда – пока их не съешь, никаких разговоров!
Мария Петровна покорно взяла бутерброд и откусила. Ирина пресекала все попытки к общению, пока мать не закончила с трапезой. И только тогда спросила:
– Когда к тебе придет домработница?
– Какая к лешему домработница? Откуда у меня на нее деньги? Последние пять лет живу на то, что продаю монеты из коллекции мужа, пенсия только в следующем году.
– Но ты же приняла меня за домработницу с лицом без высшего образования.
– Это… так. От стеснения. Ты совершенно не похожа на того лопоухого завхоза.
– Самое главное, что я на тебя не похожа.
– Ты похожа на бабушку. Ты очень красивая. Я родила бабушке ее двойника. То-то счастлива была.
– У вас с бабушкой много общего. Конкретно – умение принимать тяжелые решения. Ты в магазине хамоватой продавщице в глаз можешь дать, а бабушка разбирательствами могла сна лишить. Ты головы рубишь сплеча, а она медленно отрезала. И все – по справедливости, по вашей справедливости, по собственной морали. Вы, конечно, личности. Раскольниковы в юбке или наполеоны. Все остальные – букашки, твари дрожащие.
– Ты не любила бабушку? – встрепенулась Мария Петровна.
– Очень любила, не надейся. Но я всегда отдаю себе отчет и вижу, что тот или иной человек собой представляет.
– Но тогда… тогда ее… ее ты можешь простить за то, что она сделала со мной, с моей семьей, с моей жизнью, с тобой, в конце концов? Едрена вошь!
– Простить? И не подумаю. Переоценки ценностей хочешь? Не получится. Переоценка – то же предательство. Не смей меня на него подбивать! Меня бабушка любила самозабвенно. И ее любовь была как море для рыбы – без нее я бы погибла, выброшенная на берег.
– А отец?
– Папа? Он чудный, абсолютно порядочный и достойный человек. Сие означает, что он органически не способен на подлость, не может сознательно и в добром здравии нанести кому-то удар. Поэтому твоим рассказам я не верю. Бабушка – другое дело. А папа подло поступить с тобой не мог. Ты или врешь, или придумала оправдания, потом сама им поверила. Эту тему мы уже обсуждали.
