Молчит, не шелохнулась, на белой румяной коже проступила пощечина. Раз по голове сверху кулаком — гадина! — и с тем она ушла на работу и Ольга ушла из дому.
Ольга возвращалась потом не раз, но старалась посетить квартиру в отсутствие матери.
После второго раза, когда исчезли зимние вещи — сапоги, шапка и куртка, а также и свитер, — мать смекнула и сменила замок, все, доступа не стало.
А что же произошло, что было причиной?
Что-то в интернате, где Ольга проводила неделю, а на выходные приезжала домой. Какое-то недовольство местных, равно как учеников, так и педагогов, какие-то разборки в спальне, в столовой, чуть ли не драки между девочками.
Ольга была самая младшая в классе, но училась хорошо, даже слишком хорошо, выучила как-то непонятно язык хинди (интернат был посвящен дружбе с Индией) и английский, по математике ей натягивают четверочку, хотя математичка ее ненавидела почему-то. Да, вот и начались странности, талдычила что-то на ночь, пыталась зажигать какую-то вонючую скрученную бумажку. Набралась где-то. Или приезжали индусы надоумили.
Она молится, догадались девочки, она в секте! Ее застигли на этой злосчастной бумажной свечке ночью, в туалете, накрыли одеялом, избили (называется темная), после чего уже добиться от Ольги хотя бы одного словечка не удалось.
Все срывалось: окончание десятого класса, аттестат, даже поговаривали, что Ольга идет на медаль единственная — три четверки по математике и серебряная медаль в результате, хотя математичка кричала на уроках, что не даст себя использовать, но теперь все лопнуло: и то, что девочка была все годы почти круглой отличницей, гордостью школы и особенно плановички-матери (которая тоже добилась всего в жизни благодаря уму, закончила заочно техникум, одна из семьи), и то лопнуло, что девушку почти открыто называли красавицей соседки по дому, хотя и не все, но мать раздувала эту искру тоже, шила дочери какие-то дикие наряды из дешевой ткани, но с рюшками у ворота и по подолу и каких-то немыслимых цветов, она их называла электрик, сомо или бордо, т. е. ядовито-синий, розовато-желтый и свекольно-фиолетовый.
Мать шила, разумеется, не сама, для такого случая ездили к тете Дусе — горбатой и хромой еврейке Евдокии Израилевне. Вот женщина! Ее искалечила лошадь в пять лет, живет без желудка, но вышла замуж и родила, муж потом бросил, а она шитьем прокормила всех.
Тетя Дуся безропотно шила из тех тканей, которые ей приносила мать Ольги, и рюшки делала как ее просили, но в ее, тети Дусиных, маленьких жгучих глазах горел огонь иронии, и мать Ольги злилась.
