Может быть, у них что–то получится? Что–то более серьезное, чем короткий походный роман? Зрелище чужой любви всегда казалось ей трогательным. Когда–то давно она завидовала тем, кто сходится без всяких ухищрений, без денег, без дорогих подарков, без утомительных любовных игр, по одной сердечной склонности, и счастлив – искренне и просто. Потом та часть ее души, которая могла завидовать, умерла. Как будто ампутирована в больнице, где лечили ее изуродованное тело. Иногда она чувствовала что–то вроде фантомных болей – отрезанная часть души продолжала напоминать о себе мгновенным щемящим чувством при виде чужих объятий и нежных взглядов.
Для тебя любовь всегда была непозволительной роскошью. Всю твою чертову жизнь.
–Джарт, не надо.
Мальчик сказал это твердым и уверенным тоном, совсем не похоже на робкий протест, уступку самолюбию или морали. Нэлза даже вздрогнула, услышав его. А Нэрган, потерявший от любви голову, вряд ли замечал такие тонкости. «Если он скажет: «Не ломайся», я перестану его уважать», – подумала она. Умница, не сказал. Впрочем, это ему все равно не помогло.
–Ну что ты, Ариэль, расслабься. Я буду делать только то, что ты захочешь, просто позволь мне…
–Я сказал, не надо, – холодно повторил Ариэль.
В темноте своего убежища Нэлза просто открыла рот от удивления. Голос мальчика звучал совершенно трезво. Он прекрасно осознавал, чего он хочет. И Нэрган в этот список не входил.
Мужчина что–то пробурчал неразборчиво. Нэлза услышала шорох шагов. Мальчик пошел к двери, но остановился, когда Нэрган его окликнул.
–Подожди, Ариэль, давай хотя бы поговорим. Пожалуйста, – в голосе его звучало напряжение, почти страдание. – Послушай, я не хотел вот так приставать, просто ты мне очень нравишься. Действительно нравишься. Если бы ты дал мне шанс…
–У тебя нет шансов, Джарт. Извини, – отрезал мальчик. Судя по звуку голоса, он так и стоял на полпути к двери.
Нэрган произнес почти умоляюще:
–Не надо, не решай прямо сейчас. Я понимаю, тебе пришлось много испытать, ты людям не веришь, и кто бы удивился…
–Ах, так ты знаешь, – сказал мальчик с недетской горечью. – Ну да, я полгода провел у торговца рабами на Эскузане, меня там трахали все кому не лень, может быть, даже твои приятели, и стоил я недорого, строптивый и неопытный.
Грубый, самоуничижительный тон мальчика был предназначен для того, чтобы вызывать презрение – но вызывал только боль. Нэлза знала, зачем он это делает. Он хотел вызвать презрение Нэргана и тем облегчить ему отказ, сделать его менее болезненным для самолюбия.
