Долго возились с ним, приводя в чувство. И пока он не пришел в себя, даже вдвоем не могли разнять словно судорогой сведенные в горсти огрубелые пальцы.
* * *
Дня через два я снова попал с Семеном на старицу. Рыбаков мы встретили неподалеку от запора. Не было только старика.
— Он сети снимает, — объяснили нам.
— Какие сети? — удивился Семен. — Ведь десять дней как запрет.
— А вы об этом у него спросите.
Разговаривать было бесполезно. Бригада на озере только начала складываться. Народ разношерстный. Бригадир еще не прибрал всех к рукам. Чувствовалось: мужики поухватистее делают все, что им вздумается.
Старика мы нашли под самой топографической вышкой. Он разбирал мокрые сети. В лодке тускло серебрились, поводя жабрами, крупные судаки и лещи.
— Вас что, оштрафовать? — набросился на него Семен. — О запрете не знаете?
Старик неторопливо поднял голову. Был он без кепки. Кожа на лбу и носу темная, задубелая, будто лицо вырублено из долго лежавшей в воде лиственницы. В обметанных морщинами глазах на миг сверкнула холодная искра и погасла.
— Бригадир ничего не говорил дак, а… Сеть, мол, контрольную держать надо. Как же тогда, а?
Казалось, взгляд старика — само смирение.
Но так только казалось. В его глазах было лишь внешне смиренное превосходство, неразделимое сплетение мудрости и хитрости, с которыми смотрят со старых икон потемневшие от времени суровые лики святых. Дескать, мы свое познали и тебя, человек, знаем со всеми твоими грехами-слабостями, посему следуй во всем слову нашему, единственно верному.
Нетрудно было догадаться, о чем думал старик.
Ты, мол, начальник, приехал, покрутился тут день-другой и обратно укатил. А я ее, эту рыбку, испокон веку ловлю и буду ловить, и единственный для меня запрет — я сам. Ты шумишь, а я дурачком прикинусь. Что ты со старого возьмёшь, а?
Нет, ничто не изменило этого старика, сильна оказалась стародавняя закваска, не одолели замшелую натуру ни душевные потрясения, ни время.
Все в этот день было переменчивым.
С утра воздух звенел от солнца, птичьего гомона и легкого плеска воды.
Река была пустынной и тихой. Еще недавно по ней бежали самоходки, шлепали плицами буксиры с тяжелыми баржами, раскатисто гудели возле сонных деревень пассажирские пароходы. Теперь все это окатилось вниз. Еще вчера, близко к ночи, распугивая тишину музыкой, сверху прошло большое нефтеналивное судно — последнее. Короткая навигация в здешних местах закончилась. Бакенщик уже снял на своем участке все бакены и фонари с перевальных знаков.
