– А ты гадать не будешь! – повернулась ко мне Аленка.
– Это еще почему? Вам можно, а мне нельзя? Так, где моя ложка!
Я отковыряла кусочек свечки и принялась растапливать на огоньке зажигалки. Металл почернел, воск начал шипеть и булькать. Ксюха пододвинула тарелку с водой, я зажмурилась и вылила содержимое ложки.
– Вроде голова, – задумчиво сказала Алена, разглядывая застывшее пятно.
– Да, с большим носом, – подтвердила Ксюха.
У меня екнуло сердце, и тут же зазвонил телефон. Я сняла трубку.
– Алло! – сказал знакомый голос. – Ирина, я тут подумал...
– Нет! – закричала я. – Никогда, ни за что, лучше дурой с Джеймсом!
В трубке пикали гудки. Я орала, пока Ксюха не отобрала у меня телефон.
– Надо выпить, – сказала я, хватая бутылку с остатками шампанского.
Черт наблюдал в подзорную трубу, как из подъезда вышли две весьма нетрезвые дамы. Третья махала им из окна салфеткой. Рядом на подоконнике сидел выспавшийся кот.
– Нет, ты видел таких дур? – возмущенно сказал черт ангелу. – Всего одна ночь в году, мы им такие варианты предлагали! Все, как хотели! А они?
Ангел меланхолично пожал плечами:
– Женщины... Стоит им получить то, что желают...
Он не договорил.
Тускнела луна. Рождественская ночь подходила к концу.
Ирина Комиссарова
Пентюх Петров
– Петров, – сказала Наташка сурово. – Ты почему мне замуж не предлагаешь?
– А чего тебе, так плохо? – апатично поинтересовался Петров, сосредоточенно потирая круглый белобрысый затылок.
– Дело не в том, что плохо. – Наташка нахмурилась. – А в том, что в определенном возрасте женщине хочется стабильности.
– Женщине в возрасте? – переспросил Петров. – Хы-хы-хы.
– Именно. Раньше, между прочим, женщина в двадцать лет считалась старой девой.
– Да ну? – Он потер шелушащийся нос. – Это где?
– На Руси, вот где. В России.
– Да ну, – повторил Петров. – Это, может, на селе...
Наташка вдруг так разозлилась, что лицо у нее пошло некрасивыми красными пятнами.
– Всё, Петров, – прошипела она. – Раз ты ко мне так относишься, то... Все!
От возмущения волосы у нее на голове зашевелились, как змеи Медузы Горгоны.
– Да как так-то? – удивился тот. – Ты куда?
– Потом узнаешь, – отрезала Наташка. – Потом. Только поздно будет. Ухмыляйся, ухмыляйся... Скоро перестанешь.
Она развернулась на сто восемьдесят градусов и полетела прочь, почти не касаясь каблучками земли. Как разъяренная гарпия. Ну или Горгона – она, кажется, тоже умела летать. Напрасно Петров кричал вслед: «Э! Э!» и «Честное слово, я не ухмылялся!» – Наташка осталась непреклонна. «И не вздумай мне звонить!» – крикнула она через плечо в качестве последней точки над «и».
