— А Пушкин? — спросил я.
— А при чем тут Пушкин? — поразился Критский.
— Его убийство вы тоже считаете неким художественно-историческим ущербом?
— Вы сказали убийство? — шепотом переспросил Критский. — Насколько мне известно, между Дантесом и Александром Сергеевичем произошла на Черной речке, если можно так выразиться, честная дуэль, при секундантах-свидетелях. Состоявшаяся после дуэли военно-судная комиссия хотя и не могла одобрить сам факт дуэли, но никаких нарушений дуэльного кодекса не нашла. Все было по-честному! Дантес, к сожалению, оказался счастливее. Он первым выстрелил…
— А ответный выстрел Пушкина? — перебил его я.
Критский долго смотрел не меня устало, а потом сказал:
— Ну да… Пушкин тоже стрелял. Пуля пробила правую руку Дантеса…
— Прижатую к груди! — я прижал свою правую руку к груди и показал пальцем. — Пуля Пушкина пробила Дантесу руку навылет. И куда же она делась дальше? Куда?
Критский шумно вздохнул:
— Она попала в пуговицу.
— Смешно! — возмутился я.
— Смешно, — согласился Критский. — Такова жизнь, юноша! Трагическое и смешное рядом.— Критский опять перешел на гекзаметр: — Злая судьба — драматург беспощадный. Драму с комедией ловко мешает она. Действительно, и горько, и смешно — пуля Пушкина попала в оловянную пуговицу на подтяжке Дантеса. Пуговица от подтяжки спасла ему жизнь! Смешно…
Я не выдержал:
— Да если бы эта пуговица была, Дантес бы показывал ее всем, как он показывал всем до конца своей жизни пробитый и окровавленный свой мундир!
Критский смотрел на меня, скептически улыбаясь.
— Неужели вы верите в пододетую под мундир Дантеса кирасу? Эта фантазия, юноша, давным-давно опровергнута.
— Кем? — не унимался я. — Вересаев верил в защитное приспособление у Дантеса! Сам Вересаев!
Критский возмущенно пожал плечами:
— Ну не мог Дантес сделать этого! Ну не мог!
— Почему?
— Он же гвардейский офицер все-таки! Вы не знаете, юноша, что значила тогда офицерская честь!
— А вы знаете? Вы были знакомы с Дантесом?! Можете поручиться за него своею честью? Можете?
Критский весело рассмеялся:
— Порой я и за себя поручиться не могу… Силен враг человеческий, силен… Где уж тягаться с ним мне одинокому, мне слабосильному…
Критский хитро погрозил пальцем:
— И вы уверены, юноша, что в наших стульях заключены секретные бумаги, открывающие миру секрет Пушкинской дуэли?
— А почему бы и нет?
— Если бы и были такие бумаги, — хитро улыбался Критский, — Геккерн бы их давно уничтожил! Ну не дурак же он был.
