Месье Леон среагировал тут же:
— Начинайте, Слава. Мы ждем.
Французы, как по команде, уставились на меня. Я прислонился спиной к рубке, не в силах отвести взгляда от сверкающего в первых лучах восходящего солнца крылатого ангела. Ангел, вытянув к небу руки, трепетал золотыми крыльями, стараясь оторваться от креста. Над ним таял в розовом небе след первого утреннего самолета… Ангел хотел улететь за ним и не мог… И я наконец понял все.
«Господи! Они же распяли ангела!… Господи… Это же покруче распятого Христа. Те распяли его плоть. Эти — дух захотели распять… Распятый дух над тюремными бастионами! Господи!»
— Слава! — вернул меня на землю профессор.— Мы ждем.
Они смотрели на меня удивленно — вид у меня, очевидно, был дикий.
Девушка-мальчик улыбнулась мне:
— Что-то не так, Слава? Да?…
И я улыбнулся ей:
— Все так… Так все всегда и было…
— Что было?…
В блеклом небе черным крестиком обозначился самолет. Он сделал прощальный круг над заливом и уходил на юго-запад. Через несколько часов и я могу, прильнув к иллюминатору, прощаться с этим городом…
— Нет, — сказал я.
— Что с вами, Слава? — спросила девушка-мальчик.
— Не-ет! — повторил я. — Я здесь родился, здесь и умереть должен… К черту! Все Африки, Азии, Европы и Америку! К черту!
Мне стало легко и спокойно.
Профессор смотрел на меня печальными влажными глазами.
— Слава, подождите умирать. Вы ведь еще не начали экскурсию.
Белокурый красавец рассмеялся. И я засмеялся, подмигнув ему:
— Что же мне вам рассказать?… Вы же и так все видите. Вы же и так все знаете… Профессор просил меня показать вам душу моего города. Вот она — смотрите! — я покосился на распятого ангела. — Душу словами не объяснишь. Ее почувствовать надо… Как Наполеон у Толстого почувствовал с Поклонной горы женскую душу Москвы… Ему никто ничего не объяснял. Почувствуйте душу моего города сами… Моя единственная задача — не помешать вам. Смотрите и чувствуйте… — я взял Котяру за руку. — Леня, греби помалу к Медному всаднику…
Я открыл дверь рубки и спустился в каюту. На палубе молчали. Сквозь стеклянную дверь, прильнув лбом к стеклу, на меня уставился Котяра. Я подошел к бару и открыл дверцу. Котяра двумя пальцами показал мне дозу. Я кивнул и накапал себе чуть-чуть. Меня колотило немножко. И катер задрожал.
«По-по-по-по-по», — запела труба за кормой.
Я выдохнул и, сморщившись, проглотил волшебное лекарство.
Катер, покачиваясь, плавно скользил по реке. В иллюминаторе проплывали пучки белых колонн Зимнего дворца. Рот свело оскоминой. Я поискал в баре, чем закусить. Не нашел. И улегся на бархатный диванчик.
