— Секиру подай не ту, что обычно, а парадную.
У него было две секиры, одна боевая, двулезвийная, хотя и несимметричная, заднее лезвие больше походило на клюв чекана, чтобы доспехи пробивать, но в крайности и рубить им было возможно, потому что от него отходила вверх и вперед еще третья рубящая кромка, и таким образом оказывался задник у секиры чуть шире, чем полагалось быть чекану. А была еще одна, до смешного похожая на обычный, вульгарнейший топор, только обушок был луковкой, как фигурный набалдашник у булавы, предположим, и в лезвие были вделаны крошечные, с маковое зернышко, алмазики. Было их более трех тысяч, это Плахт знал точно, он получил ее еще от старого герцога, а не этого, что сейчас-то правил, за завоевание столицы, когда старый правитель еще только на трон садился. Вот умели в старину быть благодарными, не то что ныне… И в оконечность рукояти, изукрашенной темным серебром, был вделан большой, чуть не с лесной орех, топаз, не дорогой, не густого цвета, а легонький, почти прозрачный, высвечивающий синеву воды или блеск неба под лучами солнца.
Секира была неудобной, неправильно сбалансированной, такой махать — только кулаки себе выворачивать, но начальство требует парадности, приходилось подчиняться.
— Все, пошли, — решился наконец-то Плахт. — Ты будь поблизости, даже там, в шатре у герцога, — мало ли что?
— А если он почнет о тайных планах рассуждать? — с испугом спросил Несвай.
— Ничего, скажу, что я хоть и формально, но хозяин лагеря, следовательно, слуга мне нужен, чтобы подать вина, к примеру, или…
— У герцога своих слуг… не сосчитать прибыло, — отозвался упрямый Несвай.
— Ты слушай, что тебе говорят-то, и не спорь, — прикрикнул Плахт, и оба они вышли из палатки.
У входа стоял, как и положено, какой-то капрал с протазаном и прямым мечом на боку. Ничего в нем не было парадного, но это — и хорошо, решил Плахт, в парады мы еще наиграемся, перед герцогом-то, после победы.
Они пошли по лагерю, устроенному, как обычно делали роллы, в лесу. Высокие деревья шумели над головой, и солнце пробивалось через их листву с трудом. Кустов подлеска оставалось здесь уже маловато, их то ли вырубили, то ли съели… Сборная же армия была у Плахта на этот раз, не до армейских рационов было, кто умел и хотел, тот и простой травой, как обычные жвачные, подкармливался, подножным, так сказать, кормом. У некоторых народов это даже чем-то вроде как заботой о здоровье считалось.
Ближе всех к его палатке, в самом лесу, расположились кочевники из племени Разноцветных, по сути — цыгане, смуглые, как на подбор, со множеством девиц самого разного пошиба, которые носили к тому же и цветастые юбки. От них, кажется, и пошло прозвание племени. Девиц этих Плахт не одобрял, но иначе Разноцветных было не завлечь на войну, потому что даже самому последнему солдату из них разрешалось жениться, а не только маркитантками обходиться, если уж пришла на такие забавы охота… И путешествовали они преимущественно в возках, в кибитках, в фургончиках, которые волокли мулы или лошаки, лишь иногда — ослы. А вот коней у них, как правило, не было.
