Крепа осторожно тронула вылепленную из воска и связанную из веточек грубую болванку на верху основного, вертикального шеста, несомненно изображавшую многодумную командирскую голову. На ней даже был ночной колпак командующего.
Плахт ухмыльнулся, а потом требовательным движением протянул к Несваю стаканчик, тот стоял наготове, все понял и наполнил его.
— Ладно, рыцарь, во всем ты прав оказался. Теперь дальше… Что можно сказать о стреле?
Крепа подошла к не слишком толстому шесту, болт пробил его насквозь, кончик острия, маслянисто поблескивая, вышел с другой стороны, расщепив дерево. Удар был невероятной силы, впрочем, для тяжелого, трехсотфунтового, предположим, арбалета это было неудивительно. Рыцарь в своей жизни видел, как такой вот болт выбивает воина в полном латном снаряжении, которое фунтов под семьдесят весит, даже из высокого рыцарского седла.
— Ха, — сказал Крепа неожиданно, — а ведь наконечник напитали ядом, и еще… — Она наклонилась вперед, разглядывая стрелу сбоку своим единственным глазом. — Да, точно… Еще на него, на этот вот болт, наложено довольно сильное и весьма… смертоносное заклятие. Тебя пытался убить кто-то, кто с этим заклятием жил бок о бок немалое время, может, даже не один день.
— И что это значит? — поинтересовался Плахт, было видно, что в своем образовании он не сумел или не успел постигнуть основы магии.
А рыцарь даже заулыбался от облегчения. Он обернулся к Датыру, тот хлопнул себя по боку.
— А значит это, что он, покуситель, у нас в руках. От него теперь будет так смердеть магией, что любой дурачок-новобранец из наших это почувствует, — пояснила Крепа.
— Ты так радуешься, потому что стрелял кто-то не из твоего племени? — осторожно переспросил Плахт. Потом понял, поправился. — Впрочем, нет, из ваших циклопов, если бы кто-то задумал меня убить, наверняка бросил бы камень, рукой или из пращи… Да, из пращи — вернее.
Рыцарю, Датыру и Крепе пришлось недолго постоять перед палаткой, пока командующий с помощью своего Несвая приводил себя в относительный, как он выразился, порядок, и пока они вот так стояли, летняя короткая ночь стала подходить к концу. Солнце высветило верхушки не слишком далеких всхолмлений, за которыми угадывались уже и настоящие острые, обрывистые и резкие очертания горных пиков.
Сухром удивился про себя, когда они подлетали к этому месту, он почему-то их не увидел, наверное, голова его была занята другим, а теперь, когда все стало чуть более определенно, хотя и не до конца, он думал именно о том, как эти горы осветятся этим утром… Странно все же устроено сознание солдата.
