— Эй! Прием! — Он подошел к стенду Центра борьбы с раком кожи имени Энгуса Броди и махал рукой, чтобы привлечь мое внимание. К уху он прижимал мобильник. Парень явно выяснял с кем-то отношения. Возможно, с подружкой. — Считай, я этого не слышал, киска. Ты еще пожалеешь о том, что сказала, — грозил он в телефон и в то же время водил двумя пальцами возле рта: просил у меня сигаретку.
У него был самоуверенный вид для человека, которому выдвигают ультиматум. Я бы даже сказал, скучающий вид. Парень привалился спиной к стенду и скрестил ноги. Дорогой костюм; пиджак расстегнут, узел галстука распущен. Я дал бы ему… лет тридцать пять?
Тридцать шесть? Темные волосы, смуглая кожа, крупный нос. Тело, которое к пятидесяти годам заплывет жиром. Но в общем — видный парень. Я протянул ему сигарету и предложил огоньку. И очень кстати: едва он прикурил, на него наехали уже всерьез. Женщина в телефоне, похоже, слишком много от него хотела. Парень отлепился от стенда, повернулся ко мне спиной и стал расхаживать взад-вперед.
— Ну и что мне теперь делать? — вопрошал он. — Что. Конкретно. Тебе. От меня. Надо?
Он повышал голос на каждом слове, пока не перешел на ор, чем привлек внимание двух основательно беременных дам в халатах и новых шлепанцах. Они сидели на скамеечке Катарактного центра имени Джоан Уинтерс, украдкой затягивались запретными сигаретами и притворялись, что не слушают.
— Ну давай, давай, скажи это! — ревел парень с телефоном. — Ты ж все придумала. Охренеть, как ты все классно придумала.
Его голос взорвался на слове «охренеть», приобретя жесткую интонацию, которая, видимо, должна была означать «зловещую решимость».
Наступила пауза. Он вышагивал туда-сюда, пока его барышня вещала на другом конце, потом вдруг остановился и повернулся ко мне, ухмыляясь от уха до уха. Затем он мне подмигнул — подмигнул с хитро-победным выражением, которое будто говорило: «Слушай и учись. Вот как это делается».
Наконец он соблазнительно замурлыкал, умасливая ее:
— Ладно, ладно, киска, извинения приняты. — Мурлыканье, однако, было достаточно громким, чтобы его расслышали все окружающие. Парень явно играл на публику, будто вертелся перед камерой. — Ясное дело, я тоже расстроился. Очень расстроился. Ты же знаешь, я делаю все, что могу.
Беременные в халатах бросали на него убийственные взгляды. И не только на него, на меня тоже: он ведь подмигнул мне, тем самым взяв в сообщники. Потом грузно поднялись, преисполненные отвращения. Огромные животы угрожающе закачались, когда дамы дружно направились к больнице по узкой дорожке через садик Центра борьбы с ангиной имени Люсинды Дэвис. Как два танка в махровых шлепанцах.
