– Не думаю, Родни, что здесь есть повод для смеха, – грустно ответила мужу Джоанна. – Нельзя допускать, чтобы дети в возрасте Эверил судили родителей с такой… с такой строгостью!
– Ты полагаешь, она еще недостаточно взрослая, чтобы осознавать ответственность свидетеля?
– Не будь таким казуистом, таким законником, Родни! Хотя бы дома, я прошу тебя.
– А кто превратил меня в законника, в казуиста? Уж во-всяком случае не дети, – с усмешкой произнес Родни.
– Я серьезно с тобой разговариваю, Родни! – вспылила она. – Нельзя так непочтительно относиться к родителям, как относится к нам Эверил!
– А я считаю, что Эверил достаточно почтительна для ребенка ее возраста. Она не станет злоупотреблять показной непосредственностью, которая меня так раздражает в нашей Барби.
Да, это была правда, Джоанна не спорила. Барбара, например, в истерике могла крикнуть: Вы все мне противны! Я вас ненавижу! Я хочу умереть! Вы еще пожалеете, когда меня не будет!»
– Но, Родни! – поспешно возразила Джоанна. – Просто у Барбары такой темперамент. Она всегда потом извиняется за свои слова.
– Да, это верно, – вздохнул Родни. – Бедный маленький чертенок! Она совсем не думает о том, что говорит. А вот у Эверил зато очень тонкое чутье, на неискренность, на фальшь.
– Фальшь! – сердито воскликнула Джоанна. – Что ты имеешь в виду? Объясни, пожалуйста!
– Послушай, Джоанна. Разве ты сама не видишь, какой ерундой мы напичкали наших детей? Например, презумпция нашего всеведущего авторитета. Или безальтернативная обязательность считать единственно верным и правильным все, что бы мы с тобой ни делали. Мы внушали им, что мы все знаем, мы знаем как лучше, мы – их единственная опора и спасение. И все это в отношении маленьких, беспомощных существ, которые до поры до времени находились в полной нашей власти. Ты представляешь себе ужас их положения?
– Ты говоришь о детях как о совершенно бесправных рабах!
– А разве наши дети не рабы? Они едят то, что мы им даем. Они носят то, что мы на них надеваем. Они даже говорили те слова, которые мы с тобой требовали от них. Вот цена, которую они заплатили за нашу защиту и покровительство. И теперь у них нет ничего своего. Но они растут, и с каждым днем становятся все ближе к свободе.
– К свободе? Какой свободе, Родни? – с презрением воскликнула Джоанна, – Разве свобода существует?
Родни, словно получив удар, остановился, посмотрел на нее долгим взглядом и грустно вздохнул.
– Нет, я не думаю. Ты права, Джоанна, – с тяжелой, медлительностью проговорил он.
