Пролетев по аллее ведущей к жилому корпусу, я едва преклонила колени перед входом, осенила себя святым знамением, и рысцой поспешила до кабинета. Перед дверью еще раз одернула пурпуэн, глубоко дважды вздохнула и постучала. Была – не была! Все равно влетит за тренировочный вид, но переодеваться в рясу времени попросту не было. (Пурпуэн – прочная одежда из плотной натуральной ткани, подобной нашему брезенту, без рукавов, притален по фигуре, одевается на рубашку.)
– Входи! – раздалось из-за двери; я преступила порог, как в ледяную воду прыгнула.
– Слава Господу нашему.
– Во веки веков. Входи, дочь моя, – поприветствовала меня мать, сидя у окна в своем любимом кресле и перебирая в руках розарий. (Розарий – четки, состоящие из заключённых в кольцо пяти наборов из десяти малых бусин, чередующихся с одной большой, и конца из трех малых, затем одной большой бусины и креста.)
Кабинет был небольшой и аскетичный. В высоких шкафах стояли фолианты со святыми писаниями, какие-то папки лежали вперемешку со свитками. Но во всем этом наблюдалась своя гармония и порядок. Посередине комнаты стоял огромный стол, заваленный стопками бумаг, по обе стороны от него – жесткие стулья. На полу и стенах никаких ковров или панелей из драгоценных пород деревьев, лишь простой серый камень. Единственное послабление – большое мягкое кресло перед узким окном, в котором матушка любила сидеть в часы размышлений.
Я аккуратно присела на краешек стула.
– Ну, рассказывай! – велела настоятельница, продолжая смотреть в окно.
– Я отчиталась о доставленном пакете старшей сестре Иеофилии, матушка, – сдавленно начала я, склонив голову и глядя в пол.
– Об этом мне уже доложили! – в голосе настоятельницы прорезались стальные нотки.- А теперь хочу услышать от тебя, дочь моя! – начинается…
Мне хотелось быть как обычно невозмутимой, но, душа ушла в пятки, и никак не хотела возвращаться на место. Я подняла глаза, теперь настоятельница смотрела на меня. Наша матушка – женщина весьма крупная, немалого роста и телосложения, облачена в рясу коричневого цвета, подпоясанную черным ремнем, на котором с боку висел положенный ей по сану чекан. На голове у нее белый горжет, а поверх – покров того же цвета что и ряса, но с белой каймой по контуру. (Чекан – некое подобие кирки, малый топор с узким вытянутым лезвием, предназначенный для пробивания доспехов за счет малой площади ударной поверхности. Горжет – головной убор, закрывающий плечи, оставляет открытым только лицо, одевается под покров. Покров – головной убор в виде платка длиной по колено).
