— Серик, а ты как мыслишь?
Серик пожал плечами, оглядывая купцов.
Горчак засмеялся, сказал:
— Да Серику все равно, в какой конец земли идти — Реут ему Анастасию пообещал и в купцы вывести… А вон и сам Реут едет…
Реут подъезжал на телеге, груженной всякими забытыми впопыхах мелочами. Когда телега поравнялась с компанией, упруго соскочил на ходу, подошел, спросил:
— Все в сборе?
Первый степенно ответил:
— Как и было уговорено… Реут, чего это твои наймиты толкуют, будто не по силам нам будет обустроить свой путь в Индию?
Реут проворчал:
— А мне все равно, что они толкуют; главное, эти люди хорошо умеют дело делать. Еще мой дед толковал, что пора за Урал-камень двигать, прибирать к рукам Сибирскую землю. Чего ей бесхозной лежать? Вот и пришло время. Заодно и свой путь в Индию прорубить… — оглядев из-под ладони длинный ряд ладей, приткнувшихся носами к берегу, спросил: — Слышь, Первый, у вас сколько ладей?
— Шестнадцать нынче! — гордо подбоченился Первый.
— Эка… Как на дрожжах богатеете… Меч видать, тоже неплохой приварок дает…
— Ты, Реут, будто в молодости тоже не промышлял мечом… — обиженно протянул Первый.
— Ладно, ладно… Кто не без греха? Пошли по лодиям. Серик, Шарап и Звяга пойдут на малой ладье; в случае, если на караван нападут речные тати, смогут на помощь прийти, если кому совсем туго придется…
— Реут, ты уже совсем христианином стал… — укоризненно проговорил Четвертый, и шагнул в воду, нагнулся, с натугой вытащил из воды жбан, с привязанным к нему камнем, сказал гордо: — Со вчерашнего вечера на дне лежит! Охладился не хуже, чем в погребе…
С ладьи кинули огромную братину. Настоявшийся, прозрачный, с золотым отливом мед заиграл на поднимавшемся солнце. Братина несколько раз обошла круг, пока жбан не опустел. И хоть большая часть тут была уже христианами, все поплескали меду в реку, попросили легкого пути у речного бога.
Веснами редко бывает ветер попутным на пути вниз, а потому пришлось грести с утра до вечера. Правда, гребли не особо утруждая себя, в полсилы, другую половину употребляли на песни. Правда, Серик, Шарап и Звяга в общем хоре не участвовали, шли далеко впереди каравана. И не потому, что чего-то опасались, а потому, чтобы не пугать загодя птицу, буквально стаями то перелетающую через Днепр, то отдыхающую прямо на волнах. Серик десятками стрелял уток, гусей, а то и лебедей, княжескую еду. На ночлегах пировали, объедаясь от пуза дармовой снедью.
Реут, обгладывая сочные ножки, качал головой и говорил:
