Горчак поднял личину, оглядел побоище, плюнул:
— Будете знать, что чужая казна тяжело достается… — вытащив льняную тряпочку, принялся старательно вытирать меч.
Подъехал обоз. Анастасия, с брезгливой гримасой оглядывая побоище, произнесла:
— Как вы жестоко…
Серик засмеялся, ответил:
— А они бы нас очень нежно и ласково зарезали…
Горчак распорядился:
— Соберите оружие, оно им теперь ни к чему, а нам с Сериком прибыток… Да и коней поймайте. Хоть и паршивенькие лошадки, а все прибыток, в ближайшем селе продадим…
Дальше Анастасия ехала молча, изредка взглядывая на Серика, и в глазах ее была жуть. Оттаяла она лишь на следующий день, но все равно вела себя тихо, больше не подшучивала над Сериком.
Не доезжая до Новгород-Северска, Горчак взмахом руки остановил обоз. Как Серик прикидывал, до города было еще не меньше двух, или трех дней пути. Горчак раздумчиво пробормотал:
— Кажись здесь надо поворачивать…
В дремучий лес уходила чуть приметная, малоезжая колея. Свернули. Ехали до самого вечера. До заката было еще далеко, когда Горчак остановил обоз, проговорил:
— Заночуем. Ехать еще не менее дня…
Работники принялись ставить шатер для женщин. Серик присвистнул, сказал потрясенно:
— Ба-а… Даже шатер у Реута шелковый…
— А ты думал… — ухмыльнулся Горчак. — Богат Реут…
Серик быстро свалил топором сухостоину, раскряжевал на два бревна. Одно бревно отдал работникам, второе раскряжевал еще на два, сложил концами так, чтобы один конец бревна слегка заходил за другой, и на этом стыке принялся разводить костер. Горчак протянул:
— Быва-алый…
— А чего мерзнуть ночь?
Глядя на него, так же поступили и работники. Вскоре над кострами висели котлы. Обе няньки ловко состряпали густой, наваристый кулеш, и для господ, и для работников. Ужинали уже в сумерках. Когда няньки ушли мыть посуду к ручью, Анастасия осталась у костра. Задумчиво глядя на огонь, спросила:
— Вы так за всю дорогу ни разу и не сняли кольчуг?
Горчак хмуро проговорил:
— Сама знаешь, какое у нас опасное путешествие. Казна — ладно. А вот за тебя Реут точно головы поснимает.
Анастасия сидела на раскладном стульчике, уперев локти в колени, и, положив на ладони подбородок, задумчиво глядела на огонь. А Серику мучительно хотелось прижать ее к груди, и гладить ладонями по этим чудесным каштановым волосам, заглянуть в серые, холодноватые, как осенние озера, глаза. И он не сдержавшись, тоскливо вздохнул. Но тут же спохватился, и спросил Горчака, чтобы отвратить его от подозрений:
