— Вадя! Вадя! Этот козел чуть мне руку не сломал! — заверещал обиженный Павлом.
Павел, зная, что бывшие зэки абсолютно непредсказуемы в своих поступках, примирительно проговорил:
— Я его не трогал. Я дома сидел, он сам вломился и полез целоваться… Он, что у вас, голубой?
Мужики начали подниматься, меряя Павла злобными взглядами. Однако Вадим вдруг рявкнул:
— Ша! Парни… Пашка зря никого не тронет. Ты объясни, Паша?..
— Ну, я и объясняю, — и Павел вновь повторил, с добавлениями: — Сижу, пишу рассказ, а он вламывается и говорит, что любит секретарш трахать на столах у начальников, и тут же полез обниматься…
Вадим спросил рассудительно:
— Пашка тебя ударил?
— Нет. Только руку вывихнул…
— Все в ажуре, парни, никто не в обиде. Пашка у нас писа-атель… — протянул Вадим с гордостью.
— Ну, так бы и сказал, что писатель, а не секретарша, а то сразу руку ломать… — проныл обиженный.
Вадим обалдело посмотрел на него, но ничего не сказал, принялся разливать по стаканам самогонку из пластиковой полторашки, налил и шестой стакан, сказал:
— Давай, Паша, мировую…
Павел вздохнул тяжко, но чтобы окончательно потушить конфликт, подошел к столу, взял стакан, поднял, провозгласил:
— За мир, дружбу и братскую солидарность! — и решительно проглотил самогонку.
Жидкость была на редкость едкой и вонючей. Видимо это было самое дешевое зелье, которое гналось где-то поблизости. Потом Павел вернулся в комнату, но после полстакана самогонки работать было уже невозможно, а потому он оделся и пошел на дежурство.
Как водится, после капремонта осталась масса недоделок. Механик оставил грозный приказ: перебрать и привести в рабочее состояние один из насосов. Павел управился до одиннадцати часов, после чего здраво рассудил, что лучше ночевать в теплой постели, нежели в холодном и промозглом здании бассейна, в которое еще не подали горячую воду. Он запер на замок служебный вход, спрятал ключ в тайничок, и пошел домой. Осенняя ночь была тихой, теплой и, как водится, темной. Он шагал по бугристому, в широких трещинах, тротуару, привычно выбирая дорогу в свете редких фонарей, к тому же с трудом пробивавшимся сквозь почти не поредевшую листву тополей и кленов. Однако, несмотря на темень, которую жиденький свет фонарей лишь усугублял, Павел еще издали заметил две человеческие фигуры, маячившие на углу переулка. Всегдашняя осторожность дала тревожный звонок в сознание. Но Павел и виду не подал, что приготовился ко всякого рода каверзам, поджидающим мирного обывателя на пути к родному дому.
