В другое время я бы от души посмеялась над комизмом ситуации — я вынуждена ломать голову, как бы разузнать что-либо о себе самой. Но мне было не до смеха — завтра утром Шефу нужен готовый отчет, сделанный в духе предыдущих. А если нет… Больше всего я опасалась врачебного обследования. Если меня исключат из игры, я никогда ничего не узнаю. А любопытство мое разыгралось вовсю. Похоже, что последний эксперимент Ингрид Кейн затянется.
Что же делать?
И тут меня осенило. Яйцо! Вполне вероятно, что пленка в этом магнитофоне содержала в себе и предыдущие отчеты Риты-Николь, что это своеобразный дневник, посвященный одному объекту — номер 17-Д. И стоит лишь ее с самого начала прослушать… Отличная идея. Но осуществима ли? Ничего похожего на «перемотку» или «воспроизведение» — во всяком случае снаружи. Однако яйцо не было сплошным — его разделяла пополам едва заметная линия. Оно должно раскрыться. Но как?
Было уже далеко за полночь. Я перепробовала сотни способов — один глупее другого. Все колющие и режущие предметы, нитки, проволока, химия, электричество, вода и даже статуэтка хоккеиста — фунтов на десять, которой я в исступлении колотила по яйцу, оказались бессильны. Оно как ни в чем не бывало отсвечивало белесо и холодно в моих исцарапанных, порезанных и красных ладонях с обломанными ногтями. Ни вмятины, ни царапины! Когда-то в детстве я с таким же идиотским упорством ломала игрушки, чтоб узнать, что у них внутри. Но всегда вовремя отступала в тех случаях, когда разум подсказывал, что дальнейшие попытки бессмысленны. Теперь же мое любопытство будто взбунтовалось — оно не желало слушаться рассудка. Или это было уже не любопытство, а то самое пресловутое «состояние» Риты-Николь? Короче говоря, я ничего не могла с собой поделать и, уже не в силах что-либо придумать, снова и снова швыряла яйцо об пол, забыв об осторожности — ведь меня могли услышать.
Наконец, я в полном изнеможении рухнула на тахту и, кажется, уснула, продолжая, впрочем, и во сне резать, колоть, бить проклятое яйцо. Я проспала всего несколько минут, но когда открыла глаза, что-то изменилось. Мне показалось, я знаю, как заставить яйцо заговорить. Более того, я была уверена в этом. Мне должно было помочь нечто красного цвета. Способ открыть яйцо был связан с красным цветом. Само по себе это открытие казалось едва ли разумнее всех моих предыдущих попыток, тем более что оно мне просто приснилось. Неоткуда эта нелепая уверенность сейчас, когда сна ни в одном глазу? А что если именно во сне неожиданно сработала не до конца стертая информация в мозгу уже не существующей Николь? Николь не была убита мною совсем — в этом я убеждалась все больше. Она непостижимым образом оживала во мне всякий раз, когда дело касалось Дэвида Гура.
