Однако ничего большего Россия не желала. Даже предложение графа З.Г. Чернышева воспользоваться выборами короля, чтобы изменить границу, осталось без последствий. Если бы король и Чарторыйские, раз они пошли на сотрудничество с Россией, оставались верны этому союзу, то опасения Петербурга были бы развеяны и в числе своих сторонников они имели бы и Панина, и Репнина. Тогда Екатерине пришлось бы согласиться и на реформу государственного устройства Польши, и на многие другие меры, необходимые для этой страны. Но король предпочел искать себе новых друзей.
В условиях начавшейся войны Панин вынужден был вмести в свою политику в Польше некоторые коррективы. Прежде он стремился, не считаясь с расходами, добиться в этой стране скорейшего успокоения. Теперь, когда все средства шли на подготовку армии, эта цель становилась труднодостижимой. Панин предложил изменить тактику, правда, проводить ее в жизнь пришлось уже не Репнину.
После объявления Турцией войны при петербургском дворе стали распространяться критические настроения. Говорили, что во всем виноваты граф Панин да князь Репнин, своими жесткими действиями в Польше доведшие дело до конфликта с Турцией. Особенно усердствовал князь М.Н. Волконский, упрекавший Панина, хотя и не прямо, намеками, даже на заседаниях Совета.
Чтобы успокоить критиков, императрица решила пожертвовать Репниным и отозвала его из Варшавы. По мнению С.М. Соловьева, этот шаг был ошибкой. В Польше был нужен именно такой человек, как князь Николай Васильевич, тем более что его отъезд противники расценили как признак колебаний и слабости России.
Сам Репнин, хотя давно уже просился на родину, был сильно расстроен тем, при каких обстоятельствах произошло его отозвание. Оно могло быть истолковано как выражение неодобрения и недоверия со стороны императрицы. Панин как мог старался успокоить и подбодрить посла. "Невозможно, мой друг, - писал он Репнину, - обращать все свое попечение на собственные наши выгоды ли неприятности, когда благо отечества требует всего Вашего усиливания к его ограждению... С сопутником одних собственных достоинств дорога каждому стеснения, но тем благородной душе она ласкательнее. А где прямая служба отечества призывает, тут не должен быть слышен голос своих собственных нужд; не поставь, мой друг, в хвастовство и поверь чести моей, что таково было мое с братом моим правило во всю нашу жизнь... Находя всегда в вашей душе те же расположения, на них основана вся моя к вам сердечная любовь и преданность".
