Штурман тоже определил наше местонахождение. Это видно по его сокрушительным вздохам:
— Ах, черт возьми! Надо же так! Опрашиваю:
— Что там у тебя? Отвечает не очень-то весело:
— Понимаешь, под нами-то Гусь-Хрустальный! Вон куда занесло!
Через десять минут мы приземляемся на запасном аэродроме. Здесь уже стоят десятка полтора самолетов нашего толка. Подруливаем, выключаем моторы. Все спят, и нас никто не встречает. И не надо. Нам чертовски радостно и так.
Мы проболтались в воздухе девять с половиной часов. В мирное время нам с Евсеевым преподнесли бы по лавровому венку с лентой, потому что мы побили мировой рекорд по дальности полета на данном классе самолетов. Но, разумеется, из-за вполне понятной скромности мы ни перед кем не стали хвастаться своими достижениями. Мы обсудили их тихо, с глазу "а глаз.
— Что же все-таки с нами произошло? — спросил я. — (Как это мы так с тобой? Евсеев почесал макушку.
— Не говори! Вспоминать тошно. Вот, смотря. — Он развернул карту. Возвращаясь от цели, мы из-за сильного попутного ветра промахнули точку разворота и вышли на эту вот узловую станцию, которую бомбили немцы. Нас приняли за фашистов и обстреляли. Мы, подумав, что это линия фронта, снова ушли в облака и вышли во-от сюда, аж за Пензу… Там мы увидели трофейные "юнкерсы" и…
— Ладно, Коля, не продолжай. Все ясно. Мы с тобой… плохо думали.
— И то верно, — согласился штурман. — Особенно я. Хороший мужик этот Евсеев!
А мировой рекорд по дальности полета был все-таки нами побит!
Я по-прежнему летал на своем стареньком самолете-ветеране под номером четыре. Он был легкий, как балерина. Я любил его, как хороший кавалерист любит своего коня. После полета, в благодарность за верную службу, я гладил ладонью его округлый, покрытый заклепками бок. И В эти мгновения в груди моей теплилось к нему нежное-нежное чувство. Мы были с ним одно целое. Я верил ему, и он никогда не подводил меня. В свою очередь он доверялся мне. В полете я слушал его сердце. Ритмично работали двигатели. Стрелки приборов докладывали, как обстоят дела в недрах моторов: какие обороты коленвала, какая температура головок цилиндров, какое давление масла и многое-многое другое. Приборы не всегда радовали меня хорошими показаниями. Но я не обижался на них, наоборот, я любил их за это, потому что они говорили мне правду. И когда я получал предупредительный сигнал, я принимал необходимые меры. Приборы были моими друзьями, моими союзниками. Они служили самолету, мне, Родине. Служили честно и действительности не приукрашивали.
