Вот только "белое пятно" тревожило меня — наши газоанализаторы. А в остальном я к полету готов.
Солнце склонялась к закату. Все тише, тише становились разговоры. Экипажи с нетерпением ждали команды на вылет. Нервы у всех натянуты до предела. Как удастся этот первый почин, ведь у летчиков столько случайностей!
Точка вылета самолетов продумана умно. Мы один за другим снимаемся с пустынно-болотистого места. Линия франта здесь вытягивается длинным языком к западу, чуть ли не до Великих Лук, и можно лететь, почти не беспокоясь о том, что тебя атакует немецкий истребитель или обстреляют зенитки.
Еще светло, и местность под нами просматривается хорошо. Но мне смотреть некогда. Я весь ушел в борьбу за экономию горючего. Не спускаю глаз с приборов. Чуткая стрелка вариометра замерла в одном положении: набор высоты четверть метра в секунду. Мне торопиться ни к чему. До цели успею набрать потолок — семь тысяч метров. А пока нам выгодней лететь на меньшей высоте: здесь встречный ветер — слабее.
Через сорок минут полета выработался бензин из подвесных баков.
Говорю штурману:
— Баки выработаны. Сбрасывай их скорее ко всем чертям!
— Есть, сбрасывать! — бодро отвечает Евсеев. Через прорезь в (приборной доске мне видно, как он склонился над бомбосбрасывателем.
— Впереди населенный пункт, — говорят Евсеев. — Давай сбросим их в огороды, мужикам на зажигалки.
— Здесь еще наши? — опрашиваю я.
— Наши.
Баки легкие, из прессованного картона, и опасности при падении не представляют. И конечно же, в них остался бензин. В хозяйстве он как пригодился бы. Но… порядок есть порядок.
После некоторого раздумья говорю:
— Нет уж, Николай Гаврилович, такими вещами шутить не полагается. Сбрасывай куда-нибудь в болота.
Справа от нас нашим курсом идет самолет. Его хорошо видно на светлом фоне северной части неба. А слева — темнота. Горят звезды. Странно. Мне такого никогда не приходилось видеть. На правом крыле хоть заклепки считай, а левого не видать.
С трудом доходит до меня, что в Ленинграде сейчас белые ночи. Ну, а юг остается югом.
На меня откуда-то вдруг пахнуло сквозняком. Самолет вздрогнул. Вслед за тем невнятное бормотание штурмана:
— Ах, черт побери! Ах, черт побери! Как же это… Как же…
Включаю переговорное устройство, чтобы спросить, что случилось, но меня опережает насмешливо-фамильярный голос радиста:
— Ну вот, товарищ командир, теперь можно и возвращаться.
Я опешил: какая вольность!
— Это что еще там за команда с хвоста? Что вы себе позволяете!
