Поморщившись, я отодвинул стакан к штурману.
— Пей, я не буду.
— Ну, что ты! Надо же. Иначе не уснешь.
— Нет, нет, не моту. Мне противно. Пей.
У меня в глазах все еще мелькают взрывы, прожектора, жуткие тени на встречном курсе…
Еле волоча ноги, идем в общежитие. Уже светло. Плывут по небу кисейные облачка, чуть позолоченные по краям. Шелестят листвой березки. День, а мы должны ложиться спать. Не могу! Не хочу! Все во мне противится, протестует. Однако иду. Раздеваюсь. Ложусь.
А ребята храпят вовсю. Завидую. Ворочаюсь.
Подходит время — пора вставать. Встаем. Одеваемся. Вялые, измятые. Обедаем. Идем в штаб. Получаем задание. Едем к самолетам. Взлетаем в ночь. Взлетаем в ад… И снова, и снова…
Вот мы опять только что пришли с боевого задания. Не то завтракаем, не то ужинаем. По времени — завтракаем: на дворе утро, по положению — ужинаем: сейчас мы отправимся спать.
Я не сплю третьи сутки. Сижу за столом, в голове звон. Но сознание ясное. Усталости нет. Возбуждение.
Откуда-то из-за сизого тумана выходит командир полка Щербаков. Наклоняется ко мне. Я вижу его добрые, лучистые глаза. Шепчет потихоньку:
— Ты что как головешка? Похудел, почернел. Не спишь, что ли?
— Не сплю, товарищ командир.
— А ты сто граммов!
— Не могу, товарищ командир. Не идет.
В глазах командира полка искреннее удивление.
— Вот те на! Как же это!
— Не привык.
Молчание. Командир в недоумении: чтобы летчик да не пил!
— Ну, а что-нибудь пьешь? Вино, например?
— Вина бы выпил.
(Командир уходит. И вскоре передо мной на столе возникает бутылка портвейна "777". Ого!
Официантка смотрит на меня, как на чудо. Ставит стакан. Наливает.
Вино холодное, ласковое, пахнет морем и свежестью гор. Я выпиваю всю бутылку. Стакан за стаканом. Потом сплю. День и ночь. Меня не будили. Командир не велел.
Каждый отличается по-своему
С нашим переговорным устройством что-то не ладилось. Пока моторы работают на полной мощности, все хорошо, а как сбавишь обороты — сразу падает слышимость. Аккумуляторы, что ли, сели?
Мы пришли с боевого задания. Ночь. Темно. Только кусочек посадочной полосы освещен прожекторами. Веду машину на посадку и в это время слышу слабый голос радиста. Что он говорит, не разобрать, слышно только в наушниках: "Блю-блю-блю!"
Я отмахнулся. "Ладно, — думаю, — сядем — разберемся". И уж сели почти, только штурвал осталось добрать, как у меня перед глазами что-то ослепительно сверкнуло и словно кто палкой по забору провел: "Трр-р-рррахх!.."
