Перемирие | страница 28
Вороны двинулись за мной, шумя сапогами. Один из веклингов поддерживал совершенно измученного хонга за талию.
Воронам предоставили комнаты на третьем, основном этаже крепости… Дарсай шел рядом со мной, точнее, я шла рядом с ним, приноравливаясь к его медленному тяжелому шагу. На лестничном пролете между вторым и третьим этажами он вдруг оступился и упал бы, если бы я не схватила его за руку. Он с трудом переступил на больную ногу и вдруг бешенными алыми глазами быстро, по-кошачьи, глянул на меня и выдернул свою руку из моей руки, прошипев что-то по-каргски. Я не разобрала ни слова из того, что он сказал (я, кстати сказать, вообще плохо их понимала, мы с ними были явно не с одного участка Границы), но — ей-богу — он готов был схватиться за меч. Меня это страшно поразило: среди Воронов подобная вспыльчивость не редкость, но ведь я уже дотрагивалась до него — и ничего. Еще немного, и мы убили бы друг друга на этой лестнице, но дарсай вдруг расслабился и, опустив голову, медленно пошел дальше.
Дрожащей рукой я провела по мокрым от снега волосам и тоже продолжила подъем. Ноги у меня подгибались: я ясно понимала, что только что была на грани смерти и только едва-едва не перешагнула эту грань. Если бы я шевельнулась, если бы… мы оба были бы уже мертвы в эту минуту: я-то уж наверняка, но льщу себе надеждой, что он тоже вряд ли сумел бы избежать моего меча.
Остальной путь прошел без происшествий. Никто не встретился нам на лестнице. На площадке третьего этажа в огромном, богато изукрашенном зеркале странно отразились высокие фигуры Воронов в грязных мокрых плащах. И тогда я совершенно неожиданно подумала, как все-таки успокоился этот «благословенный» Север и как все-таки устарело это название — Птичья оборона — и все, что было с ним связано: часовые на стенах и возле ворот, патрули в горах. Все это было уже никому не нужно и делалось только из преклонения перед тысячелетней традицией. Это была не военная крепость, а самый обычный феодальный замок, и Ольса была не чета властительницам древности, встававшим с оружием в руках на порогах своих крепостей. Все это было уже в прошлом.
Это было мое личное открытие, и оно страшно взволновало меня; мне было уже не до Воронов. Что бы я ни говорила, но Север и Птичья оборона очень много значили для меня — по одной только, совершенно простой причине: ведь это и было мое прошлое, то самое мое прошлое, которого я не помнила и которое мечтала когда-то вспомнить, на котором все так сошлось для меня. Но на самом деле я ничего ведь не знала о Севере, я только наслушалась рассказов и обманулась всей этой внешней воинственностью, а за ней скрывалось одно лишь сытое благополучие…