"Законы литературы диктуют, уважаемый Великий Юкагир".
"Новый писатель — это почти всегда нарушение законов".
"Но развитие общества, мысли…"
"В тундре все происходит значительно медленнее. Чтобы выросла пшеница в степях Украины, нужен один весенне-летний сезон, чтобы восстановился ягель, съеденный оленями, необходимы два десятка лет. С первого же тепла ягель начинает пробиваться к поверхности — идет невидимый человеческому глазу процесс созревания жизни. Так и классовая борьба северных народностей набирает силу. Она, как ягель, проклевывается в природе, но рост ее замечаешь не сразу… Хотелось бы поторопить своих предков, ускорить бег времени, но я не имею права вторгаться в правду жизни, хотя и лестно воспеть северный народ, вырастить своего революционера… Но не было этого! Понимаете, не было и никому не дано подчищать историю!"
"Так что вы хотите сказать своим романом?"
"Хочу рассказать честно о своем маленьком народе. Хочу, чтобы поняли главное: не было бы революции в России, не было бы и нас. Вымерли бы от голода, холода, нищеты, дикости… (Крупные писатели и ошибаются по-крупному. — Мих. Лез.) В те далекие времена юкагиры, так же как и ламуты, чукчи и якуты жили при вечной полярной ночи, хотя солнце летом было и жарким, н светлым.
Да, придется согласиться, в моем романе — первом моем романе и вообще первом романе юкагнров — нет активных борцов за революционное обновление общества, нет классовых сражений, но есть… Как бы это точнее выразить?!. Есть историзм. Тот самый историзм, с которым столько понапутано-перепутано!.. Неужели мне не удалось передать неминуемость разрушения патриархального быта? Взрыва привычных устоев жизни? Неужели читатель не ощутит этого, прочитав роман?
Да, где-то в мире происходят большие изменения, а в тундре правит бал оцепенение, застой мысли и чувств, И день первый похож на день последний."
"Ну уж тут-то мы с вами не согласны! Наговариваете на себя, дорогой писатель! День первый тундры вовсе не похож на день последний. Но нам кажется, что в очедном романе юкагира о юкагирах верх вновь берет шаманская линия. Понимаем, экзотика Севера, экзотика тундры"…
"Никакой экзотики! Раб России, даже религиозный, воспринимает мифы и легенды как сказки. Во всяком случае, верил он им или не верил, но в своих поступках был свободен от них. Поступал сообразно своему уму и здравому смыслу. А мои юкагиры, голодные, забитые, полные страха перед жестокой природой боялись всего: слишком яркого заката, недоброго ветра, хмурой воды… Даже разбитая чашка или пропавшая трубка становились событием, от которого трепетало все стойбище.
